Ничего cвятого 1 - Дмитрий Дегтярев

Пабло ничего не ответил. А, смысл? Вновь повторить тот же самый ответ, после чего дознаватель возобновит мучения ради выяснения «скрываемой» правды?

– Может, ты и сам стал еретиком, Красс? – голос Великого Инквизитора изменился. Из граничащего с отчаянием он вдруг стал каким-то тихим и настороженным. Несмотря на дикий болезненный жар в правой половине тела куда одну за другой ввели три инъекции с химической отравой, Пабло похолодел. Ему совсем не понравились произошедшие с бывшим другом изменения. Чего он там себе придумал? – Точно… Как же я сразу об этом не подумал? Быть может твое бегство связано с внутренними изменениями? Быть может столь долгая работа среди массы ересей повредила твой ум, и последующие действия лишь следствия, а не причина?

Пабло встрепенулся и громадным усилием заставил себя поднять голову и сфокусироваться на стоящем в полумраке инквизиторе.

– Я не… – голосовые связки начали приходить в норму, но голос по-прежнему звучал слишком слабо, чтобы его можно было расслышать на таком расстоянии.

Рубен сделал шаг вперед, сокращая дистанцию до одного метра.

– Скажи мне, Красс: веришь ли ты в Бога-Отца, Бога-Сына и Бога-Духа Святого!

– Конечно, верю! – голос прозвучал достаточно громко. Либо голосовые связки справились с химической инъекцией, либо находящаяся на его стороне справедливость не сумела стерпеть таких бредовых обвинений.

– Веруешь ли ты в Иисуса Христа, родившегося от Пресвятой Девы Марии, страдавшего, воскресшего и восшедшего на небеса?

– Верую!

– Веруешь ли ты, что во время Святой Мессы, совершаемой священнослужителями, хлеб и вино божественной силой превращаются в Тело и Кровь Иисуса Христа!

– Да пятьсот раз верую, дьявол тебя побери, Рубен! – выкрикнул Пабло, гневно взирая на заместителя главы Конгрегации, служению которой он отдал больше двадцати лет своей жизни. Конечно, только за такое совмещение «дьявол и Рубен, являющийся епископом Церкви» можно улететь на пару лет в подземелье, однако нервы, натянутые последние несколько дней, как струна не выдержали и лопнули после таких нелепых подозрений.

– Ладно… – Великий Инквизитор успокаивающе поднял ладони вверх. – Тогда мне не понятно, почему ты так упираешься, Красс? Почему не хочешь признаться и слезно раскаяться в совершенных преступлениях? Почему ты готов сгубить свою душу, обрекая ее на вечные мучения в адском пламени, вместо того, чтобы ухватиться за руку спасения, которую я протягиваю тебе от лица всей Церкви?

– Потому что я невиновен, Владыка! – медленно, разделяя каждое слово проговорил Пабло, неотрывно смотря в глаза инквизитора.

Впрочем, теперь в них ничего не удалось разглядеть. Ни виденной до того печали, ни разочарования, ни злости, ни каких-либо других эмоций. Только пустота. Обычный инквизиторский взгляд. Это дознаватель должен читать эмоции допрашиваемого, а не наоборот. Иначе, может возникнуть слишком много ненужных проблем.

– Что ж, Красс… Ты знаешь, что моя задача, как инквизитора спасти твою грешную душу, избавив ее от ада. И, я намереваюсь выполнить свой долг. – Великий Инквизитор повернулся к застывшему позади точно каменное изваяние монаху. – Брат Оскар, готовьте сапог!

Пабло онемел от ужаса. Пыточное орудия с незамысловатым названием было изобретено еще до Темных Времен, в эпоху Испанской инквизиции и обширно применялся не только во время Торквемады, но и в последующие времена в различных странах Европы. Сапог представлял собой собственно сапог – железные обручи и пластины плотно обхватывали голень и ступню допрашиваемого. Кривошипный механизм приводил в действие пластины, они сжимались, превращая ноги в крошево костей, хрящей и мяса. Иногда для особо упорных случаев на ногу надевали предварительно раскаленные на огне пластины, отчего допрашиваемый получал сильные ожоги и куда большее рвение к сотрудничеству. Пабло и самому не раз приходилось пользоваться старинным изобретением, доведенным конечно с помощью электроники до более технологичного устройства, и он прекрасно осознавал всю эффективность данного метода. Эффективность в случае вины обвиняемого. Он же – невиновен! Ему нечего сказать, если только выдумать какую-нибудь историю. Однако инквизиторы не дураки, а тем более Рубен Рохо, второй человек в Конгрегации – он быстро обнаружит подлог, и пытки вновь возобновятся. До тех пор, пока Церковный суд не объявит его в конец упорным еретиком и не предаст высшей мере наказания. Учитывая, тяжесть вменяемого обвинения – убийство Папы – скорее всего, обычным сожжением не обойдется.

– Не надо… – Пабло попытался возразить. Изначально провальная попытка, и все же…

– Надо! – твердо возразил Великий Инквизитор, отходя в противоположный конец допросной, где в полумраке за столом сидел секретарь и два инквизитора – Рикардо и Антуан.

Брат Оскар тем временем скрылся за неприметной дверью, ведущей скорее всего на склад пыточных инструментов, и спустя несколько минут вернулся, неся за собой железный сапог.

Внутренность сжалась, в предчувствии новой куда более сильной боли, чем ту, какую он уже успел прочувствовать от введенных в организм химических инъекций.

Пабло закрыл глаза, пытаясь найти успокоение в молитве. Он помнил явившийся ему в часовни образ Христа. Помнил то обещание – быть с ним, и вести его через любые испытания, какие получил еще во время обучения в Академии. Пабло все помнил, и теперь пытался найти в этом утешение. Бог не оставил. Он не мог оставить…

Сильный стук в дверь оборвал попытку уйти в созерцательную молитву. Пабло встрепенулся и взглянул в противоположный конец допросной, где находился выход. Дверь приоткрылась и в помещение зашла темная фигура. В полумраке Пабло не мог разглядеть посетителя. Около минуты с того конца доносился тихий шепот, после которого Великий Инквизитор уже громче обратился к монаху, настраивающего пыточное оборудование.

– Брат, пока оставь. Мы берем небольшую паузу.

Монах молча поднялся на ноги, отошел от железного сапога с метр в высоту, и удалился в складское помещение. Со своего места Пабло не видел Великого Инквизитора, но ощущал его пристальный взгляд. Затем оба, неожиданный посетитель и заместитель главы Конгрегации покинули допросную.

Пабло же так и остался сидеть в железном крайне неудобном кресле, пытаясь осмыслить произошедшее.

Что это?

Божья милость, или предвестник новой беды?

Священная Католическая Империя.

Рим.

18:16.

Паула Веласкес испытывала смешанные чувства. С одной стороны, она впервые встает перед камерами, да еще и на таком громком событии, как выборы нового понтифика, с другой, она не могла не ощущать того гигантского давления, оказывающегося на нее, как со стороны руководства, так и со стороны коллег. Компания вроде бы небольшая, однако конкуренция берет все немыслимые высоты. И тот факт, что место глашатая, или оперировать современным лексиконом, ведущей, досталось ей, женщине, да еще и уроженке бедных кварталов Флоренции, говорит о многом. Причем, в ее пользу, поскольку она добилась всего сама. Никто ее не двигал, никто не проплачивал, никто не помогал – а, те кто имеет наглость распускать мерзкие слухи уже успели познакомиться с ее ответным ударом. Не смотря на кучу изъянов в Империи, судебная система, как имперская, так и церковная на высоте, и в отличие от других сфер, не страдает дискриминацией. Во всяком случае, не по половому признаку. Таким образом, трое коллег понесли наказание за клевету. Суровое наказание, ибо еще с незапамятных времен клеветников не любили. Один сумел отделаться крупным штрафом – тысяча золотых в пользу Империи, и сотня в ее карман. Двое других отправились отбывать свое наказание в далекие колонии, где так не хватает рабочих рук. Было ли ей их жалко? Нисколько. Пусть впредь думают головой, прежде чем распускать грязные сплетни о женщине. Да вообще о любом человеке. После судебных процессов мужчины начали обходить ее стороной, и Пауле это даже понравилось. Меньше лишнего внимания – больше пространства для маневров. Подобный упорный труд, и несколько освободившаяся дорожка помогли ей дойти до этого дня, когда перед площадью Святого Петра, в момент заседания конклава она становится главной ведущей.

– Люк, я хорошо выгляжу? – Паула с тревогой посмотрела на коллегу, почему-то внезапно нахмурившего брови.

– Угу… – пробурчал тот, смотря куда-то вперед