Звено цепи - Маргарита Гуминенко

Горюнов собрал маленький чемоданчик, из телефонного автомата вызвал такси, и поехал на Московский вокзал. Там взял билет на первый же поезд дальнего следования, на третье имя, которого не знал ни Гунин, ни кто-то другой вообще. До отправления оставалось двадцать минут. Горюнов направился через общий зал, стараясь не привлекать к себе внимания. Как раз когда он проходил мимо выхода из метро, он почувствовал на себе взгляд, слишком пристальный, чтобы быть случайным. Горюнов невольно оглянулся. Двое человек вылупились на него, явно удивлённые его появлением. Илья Николаевич повернул и быстро двинулся на противоположную сторону. Люди пошли за ним. Казалось, что они не торопятся, но когда он снова оглянулся — эти двое были в каких-то десяти шагах. Горюнов почти пробежал насквозь помещение, сталкиваясь с людьми, и выскочил на улицу, во двор. Ему нужно было повернуть направо, к поездам, но почему-то Илье Николаевичу показалось, что именно там его и будут подстерегать — и он свернул налево.

Впереди виднелась арка. Горюнов проскочил её, не оглядываясь, и на мгновение притормозив, метнулся направо, в сторону Гончарной улицы. Он вспомнил, что там, сразу как заканчивается здание вокзала, между домами есть проход обратно на его территорию. Ноги сами несли его по отчищенному от снега и льда тротуару. Он даже не стал проверять, где сейчас его преследователи, снова повернул — и через несколько метров уткнулся в железные ворота. Горюнов попытался вломиться в калитку сбоку от них, но и та оказалась закрыта. Наконец-то он посмотрел назад.

Двое парней в кожаных куртках стояли на расстоянии друг от друга. Один около угла вокзала, другой — у дома по Гончарной. Оба смотрели на него. Мимо проходили люди, не останавливаясь и не обращая внимания, потому что им дела не было до пожилого человека в светлом пальто, с маленьким чемоданчиком, до его проблем, и даже до его преступлений. Илья Николаевич прижался спиной к холодному железу калитки, а двое в куртках медленно направились в его сторону. Они шли вразвалку, каждый со своей стороны, словно понимали, что ему от них никуда не деться. Он был в вершине треугольника, по которому они двигались, и из этой вершины он никак не мог ускользнуть. Один из парней оглянулся через плечо, словно углядел нечто интересное среди прохожих, но продолжал приближаться.

Илье Николаевичу захотелось закричать, громко-громко, позвать полицию — и пусть его арестуют! Он ведь преступник! По Конституции смертная казнь невозможна, он будет жить! Но он успел запыхаться, язык не хотел его слушаться, и вместо крика, Горюнов лишь несколько раз открыл и закрыл рот. Сердце его билось так сильно, что он понял: ещё минута — и он умрёт без чужой помощи…

Парни в куртках подошли. Один зачем-то потрогал обшлаг светлого пальто Горюнова. Второй снова оглянулся.

— Тебе привет от Альбертика, — сказал он раздельно и чётко, зная, что никто кроме Горюнова его не услышит.

А потом несколько раз ткнул Илью Николаевича чем-то острым, пачкая светлую ткань проступившей красной кровью.

Последнее, что в своей жизни увидел Горюнов — это чёрный металл ворот, который вдруг пришёл в движение, заслоняя от него спасительный путь к Московскому вокзалу…

Эпилог

Выйдя из зала суда, Ольгин картинно взмахнул руками.

— Оправдан, целиком и полностью!

— Так-то лучше, — согласилась Берестова. Кажется, Ольгин был не удивлён, и даже не слишком обрадован. Может, просто устал?

Немногочисленная публика расходилась, знакомые не забывали похлопать Ольгина по плечу, пожать руку и поздравить. Наконец, в коридоре их осталось двое.

— Теперь ты выйдешь за меня? — спросил Слава, шагнув к Инге.

— Нет.

— Почему? — удивился он.

Инга критически осмотрела его с головы до ног, и подкорректировала своё наблюдение: не устал, просто ему теперь уже всё равно. Он легко отворачивался от всего плохого в своём прошлом, и это качество в Ольгине Инге очень нравилось.

— Твой ореол благородного бандита окончательно рассеялся, — сказала она, делая вид, что разочарована, но тут же сменила тон на весёлый: — Добро пожаловать в наш дружный коллектив, Славочка!

Сцапав его за уши, она заставила Ольгина наклониться к себе, и поцеловала в лоб. После чего отпустила и пошла прочь по коридору, не оглядываясь. Она торопилась к человеку, состояние которого волновало её гораздо больше.

* * *

Воду канала затянуло грязноватой корочкой льда. На лёд неторопливо оседал снег, забеляя середину и оставляя тёмные полосы воды у гранитных берегов. Трава на газонах совсем примялась, и казалось, что она разделяет настроение женщины, что стояла рядом с чугунным ограждением и смотрела на полосы, оставленные уровнями воды на противоположном берегу.

— Спасибо, что пришла, Катя.

Сокольский хотел взять её за руку, но женщина подалась от него, не позволив этого сделать. Её тонкие, чёрны брови хмурились.

— Это правда? — спросила она, не глядя на него.

— Смотря что.

— Илья Николаевич убит какими-то неизвестными, все его люди арестованы. Им предъявляют обвинение в торговле оружием…

— Катя! — Сокольский шагнул ближе, заглядывая ей в лицо, но она всё время отводила взгляд, словно боялась попасть под его влияние. — Послушай меня. Рано или поздно Горюнов попал бы в тюрьму, или его убрали бы собственные заказчики. Так оно и случилось наконец.

Она покачала головой. Что-то в ней сейчас было надломленное, словно в непогоду вынесли цветок, и он вот-вот завянет под начинающимся снегопадом, в сырости и холоде, у подёрнутого льдом канала.

— Ты использовал меня!

Сокольский ожидал, что она именно это и скажет.

— Это моя работа.

Она резко повернулась к нему.

— Использовать людей?!

— Использовать людей, обстоятельства, время — всё, что может помочь мне довести дело до конца. Катя!

— Какой же ты… циничный мерзавец! — Она отшатнулась к чугунному ограждению. — Ты не лучше Горюнова!

Он пожал плечами.

— Полагаю, бесполезно говорить тебе, что я не торгую оружием, которым потом убивают невинных людей, не помогаю террористам, не пытаюсь развалить свою собственную страну…

— Ты прав! — Она категорично кивнула. — Это действительно говорить бесполезно. Мне всё равно до людей, до террористов, до этой страны! Я тебе поверила! Ты использовал меня! Не кого-то другого! Меня!

Она сердито прикусила губу, стараясь не заплакать.

Сокольский подошёл ближе.

— Я делаю своё дело, Катя, — проговорил он тихо. — Иногда это очень сильно мешает личной жизни.

Она отвернулась, кутаясь от ветра в густой мех воротника.

— Нет, я не