В Дикой земле - Илья Олегович Крымов

— То есть ты как священник при храме?

Лаухальганде, спрыгнувшему на землю и долго скакавшему вокруг вновь пришлось потрудиться. Оказалось, что сару не особо знакома концепция дома божия. Образ Предка для них был чем-то вроде двери, за которой жил бог. Двери, которую принято было выносить за пределы оживлённых поселений, чтобы не донимать хозяина суетой и шумом. С другой стороны, Образ Предка, по мнению своей паствы мог… скучать. Именно так, разумные обезьяны считали, что бог — это такой суровый, но немного сентиментальный старик, который терпеть не может шума ребятни за окном, но и совсем без внимания ему тоже плохо. Поэтому, некоторые особо заслуженные отшельники, приходили отшельничать рядом с одиноким тотемом.

В обязанности, добровольно возложенные Вийджей на его собственные плечи было слежение за чистотой вокруг Образа Предка и самого Образа тоже. Он оправлял некоторые ритуалы: гадал, одобрял или не одобрял имена новорождённых, давал советы от имени божества, принимал подношения от имени божества, употреблял подношения от имени божества, а главное, — развлекал божество. Пел песни, болтал, тарабанил дубинами по большому бревну, сиречь, музицировал. Всё это было ради Образа Предка, и чтобы показать сару-хэм, что святой отшельник добросовестно делает своё дело.

— Хэм, хэм, хэм… Хвост? — уточнил Тобиус.

— Верно!

— Хвостатый народ?

— Длинные хвосты! Верно! — улыбался Вийджа. — Жить в большом городе недалеко, ниже по реке, на том берегу. Приходить иногда с подношениями! Этот Образ Предка их предки поставить давным-давно, когда дерево быть ещё молодым и тонким!

Симианы, за которыми он явился в эти земли, звали себя «сару-хэм» — мотал на ус серый маг, — то есть Длиннохвостым народом. Или Хвостатым? Одно и то же. Без особой выдумки, но вполне обоснованно. Вероятно, они выбирали себе имена в далёком прошлом, исходя из племенных особенностей и пород.

Тобиус много чего ещё хотел узнать, но толстый орангутанг уже лез обратно, ловко цепляясь за наросты на стволе, подтягивая тяжеленую тушу всё выше.

— Пора поесть! — заявил он, взобравшись на первую толстую ветку. — Помочь тебе… о!

Вийджа даже не заметил, как легко волшебник вспорхнул к нему.

— Помогать не нужно. Поесть, говоришь?

Как и предполагалось, Вийджа питался в основном грубой растительной пищей: листвой, молодыми лозами, некоторыми видами мха, грибов, коры с деревьев. Также в многочисленных глиняных мисках нашлось некоторое количество ягод, сушёных и свежих, какие-то непонятные штуки, похожие на лук, а также гигантские плоды тутового дерева в меду. Этих было особенно много.

Вкушая угощения, Тобиус был вынужден рассказывать уже о себе. Выбирая слова, а также стараясь перекладывать эти слова на язык сару, он повествовал о том, что явился из дальних краёв, где все были такими как он — безволосыми существами, ходившими по земле, а не по деревьям. Первый за многие годы он отважился ступить в великие леса и с тех пор уже год путешествовал среди исполинских деревьев, ища самых желанных богатств на свете — знаний.

— Год? — подивился Вийджа с набитым ягодами ртом. — Ты ходить по Великой Пуще целый год? По земле? И живой?

— Как видишь.

— Так не бывать! Только сару-рилл могут ходить по земле и не погибать! На земле очень много злых тварей! На деревьях их тоже много, но на земле — очень много! Ты не лгать мне?

Рилл, — припоминал Тобиус — камень на языке обезьян. Каменный народ.

Часть 3, фрагмент 2

— И всё же, я выжил, как видишь. Я крепкий.

— Крепкий! Крепкий! — рассмеялся Вийджа, от переизбытка эмоций принявшись хлопать себя ладонями по пузу. — Мелкий, худой, но крепкий! Я тебе затрещину дать, бояться голова отлететь, но ты крепкий!

— Да, кстати, — Тобиус прикоснулся к левой половине лица, — затрещина. Не расскажешь, как ты оказался там, в той пещере?

— В той пещере? Это моя пещера! Моя рисовальная пещера!

Волшебник приоткрыл рот в немом вопросе.

— Я ходить туда рисовать. На стенах. Ты не видеть?

— О!

— Да! Да! — затряс головой сару-понхи. — В тот день я лазать на той стороне реки, искать красные плоды с кустов. Они ядовитые, есть нельзя, но для краски очень хороши! Вдруг я услышать грохот, треск, в небе реветь огонь! Я не дурак, чтобы на звук идти, потому спрятаться надолго. Темнеть уже, дождь идти, страшно! Тогда я решить реку назад не переходить в темноте, чтобы не сорваться, решить заночевать в той пещере, где я любить рисовать! Приходить, а дыры в земле нету! Я следить, видеть тебя. Странное существо без волос выходить наружу. Что делать в моей пещере? Не понимать. Ну тогда я и схитрить.

— Высадил пробку, дождался, пока я отправлюсь проверить, а сам пошёл следом.

— Так! Именно так и делать! Трудно быть, я большой, живот большой, еле помещаться в тот проход. А потом пролезть и… ты уж простить. Непонятная жуткая штука ты есть, без волос, с ручками короткими и ножищами длинными. Очень жуткий сначала показаться. Я бояться. А надо было спрятаться от дождя! Огненный народ очень не любить вода, очень!

— Обезьяны не умеют плавать, — припомнил Тобиус вполголоса, вычитанное в старых книгах.

— Я с сожалением думать, чтобы тебе голова пробить, знаешь?

— Что?!

— Когда ты лежать там, неведомая штука, всё заляпать синим, испортить рисунки. Я не знать, чего ждать, может опасность, думать ударить ещё раз и голову разбить. Но на счастье там твой добрый друг быть, который меня вразумить! Как хорошо, что я тебя не убить, Тобиус!

Поняв, что говорят о нём, Лаухальганда широко улыбнулся собравшимся. Он знал, что он молодец. Он всегда знал, что он всегда молодец.

— Да уж, очень хорошо, иначе и не сказать. А… где мой… плащ? И, если не возражаешь, мой янтарь?

— Что?

Вновь пришлось обратиться к универсальному переводчику.

— А, янтарь! Да! Янтарь он съесть! И как столько влезть в такого маленького малыша?!

Скрюченный чёрный палец указал в сторону