Never Fade Away - Райвен

Пальцы с поразительной ловкостью брали аккорды, изгибались, крепко и уверенно впивались в лады, вторая рука шла отрывочным боем, рождая жесткую похрипывающую мелодию.

Сильверхенд склонился над гитарой, покачивая головой, голой ступней Ви задавая темп. В звучащей музыке ощущался надлом, была горечь, было пламя.

Периодически звук срывался, как будто мелодия раздваивалась, но наемник смутно осознавал, что это было приемом. И каждый этот срыв на неуместный, несвоевременный аккорд вбивался ужасающей задуманной неправильностью. Джонни будто играл сразу две мелодии, гитара в его руках говорила двумя голосами — один был ровным, уверенным, основательным, а второй тонко взрывался при переходах, выдирал и выворачивал душу, заставляя себя слышать.

А потом рокербой запел. Спокойным тихим хрипловатым голосом, отдающим их обычным общим металлом. Голосом Ви. С интонациями и слухом, присущими Джонни:

A change of speed, a change of style

A change of scene, with no regrets

A chance to watch, admire the distance

Still occupied, though you forget

Different colors, different shades

Over each mistakes were made

I took the blame

Directionless so plain to see

A loaded gun won't set you free

So you say

Надлом в мелодии нарастал. Сильверхенд приник ниже к грифу, покачиваясь, словно в трансе, умолк, сосредоточившись на коротком, сложном, резанувшем тоской переборе. А потом плечи его вновь напряглись, и он изменил ритм — резче, скорее, жестче, почти зло. И от перехода этого где-то внутри соло содрогнулся от острой боли, внимая страшным, таким понятным словам, всей душой впитывая звуки. Голос рокербоя сорвался на глухой шепот, постепенно снова набирая силу, повышаясь к концу куплета почти до изломанного хриплого крика:

We'll share a drink and step outside

An angry voice and one who cried

We'll give you everything and more

The strain's too much, can't take much more

Oh, I've walked on water, run through fire

Can't seem to feel it anymore

Мелодия обрушилась почти в невыносимый темп — быстрее, еще быстрее, на износ. Пальцы легко мелькали по ладам, перебирая струны невообразимо — почти не отследишь движений. Сорванный голос переплавился почти в животный стон, болезненный чувственный вой. И в какой-то момент Ви осознал, что уже не хочет слушать. Что не может не слушать. Это было убийственно мучительно. Это было обещанием. Это было прощанием. Настроение, атмосфера и смысл тоже были двойственными, как и голос, как и мелодия. Сплетались мотком ржавой колючей проволоки, били в поддых горячечной, яркой надеждой и бесконечной, безысходной тоской. Отчаявшийся смирившийся хрип из самых глубин мрака. Благодарный последний взгляд, прикованный к свету, — существующему, но уже не для тебя. Это было блядским лезвием, полосующим по живому:

It was me, waiting for me

Hoping for something more

Me, seeing me this time

Hoping for something else

Струны отчаянно дребезжали, доводя композицию почти до крайнего напряжения, но потом вновь затихли, возвращаясь к горькому покою. Голос рокербоя перешел на шепот, потом обрел мирные ноты — только похрипывание говорило о недавнем безумном надрыве, и умолк вовсе.

Заглушив струны ладонью, Джонни поднял голову и впился твердым, диким, тяжелым, полным пламенеющей силы взглядом в их общее отражение в блестящей поверхности экрана напротив.

— Ты увидишь новый рассвет, Ви. Обещаю тебе. Мы сможем.

И наемника жутко тряхнуло где-то в глубине их общего сознания. Но на этот раз вовсе не от своих переживаний. Он читал эмоции рокера почти без преград. И это было кошмарно: смесь выдираемых из самого нутра боли, самоотверженности, заботы и убийственной уверенности. Беспрекословная готовность отдать все, всего себя, до самого конца.

Ви с ужасом смотрел в свое собственное отражение напротив. И в отражение собственных мыслей и эмоций.

Утренний тусклый свет беспощадно ломился в окно, разгоняя все увереннее желанную горячую темноту их персонального вакуума на двоих. Несмело путался в разворошенной постели, оседал в складках смятой, сбитой на угол влажной простыни, подбирался к давно скомканным и сброшенным на пол одеялу и покрывалу, шарился в разбросанной у кровати одежде Ви, сгущал первые тени на Малориане в кобуре, прятался в пепельнице. Совсем недавно казалось, что ночь основательно застыла во времени, но сейчас оно разгонялось, словно наверстывая. Перло вперед неумолимо. И как бы Ви ни сопротивлялся этому побуждению, но когда Сильверхенд вновь прильнул к нему, жарко выдыхая в загривок, он все же, дрогнув и засомневавшись малодушно лишь на миг, развернул нужное меню и взглянул на часы. Звуки проснувшегося мира на этаже за дверями их квартиры, как бы волшебно и глупо ни мечталось, не лгали. Дело катило к восьми утра. Если наемник собирался быть на встрече с арасачьей пиздой сосредоточенным, бодрым и готовым ко всему, ему стоило озаботиться необходимым сном. Но, несмотря на все логические выкладки, соблазн еще раз вжаться в бесконечно родное тело, вцепиться отчаянно друг в друга, заполняя бездонную не отступающую пустоту внутри, был слишком велик. И Ви развернулся к рокербою, вновь потянув его, распаленного, взмокшего, на себя.

Джонни двигался в нем неторопливо, скупо, в изнывающем темпе. Нежно и изнемогающе. И это не было их обычной животной жесткой еблей — это было нестерпимой блаженной пыткой. И Ви недоумевал отстраненно, все еще не понимая — как? Как может быть так по-разному, но так непередаваемо охуенно? Рокер прижимался предельно близко, тело его полностью повторяло очертания тела наемника — практически сливаясь в единое целое. Они дышали в унисон — медленно, но сбивчиво. Руки Сильверхенда крепко обвивали плечи и спину Ви, он наваливался всем телом, удерживая на локтях лишь малую часть своего веса, ладони оглаживали лопатки соло, короткие ногти проскребали вдоль позвоночника. Погребал под собой, был всем миром, придавливал, почти лишал дыхания. Соло плыл в невыносимой яркой истоме, под веками разгорались разноцветные ослепительные пятна, кожа от бесконечных прикосновений была — один оголенный нерв: любая ласка прошивала как будто электрическим разрядом малой мощности. Влажный подбородок рокербоя царапал щетиной его плечо, жесткие губы невесомо касались шеи, и Ви запрокидывал голову, открывая болезненно-чувствительное искусанное за бесконечную ночь горло для слабых поцелуев, стонал протяжно, глухо и хрипло.

Тягучая нега пускала дрожь по шкуре, по конечностям, заставляя ноги сжиматься сильнее за спиной Джонни, притискивать его бедра крепче, заставлять входить еще глубже, до самого конца.

Наемник гладил широкую спину, обрисовывая каждую мышцу, каждый жуткий шрам, пересекающий кожу, улавливал под ней