Закон и честь - Максим Шторм

чаял в Элен. И поэтому не взирая на усталость и покрасневшие от недосыпания глаза настоял, чтобы Виктория откупорила припасённую для подобных случаев бутылочку недорогого вина, купленного в лавке мистера Ходжинса, что торговал на соседней улице.

Воспоминания об ужине и выпитая пара бокалов вина продолжали согревать девушку, когда она ложилась в постель. Накинув ночную рубашку и расчесав волосы, Элен уже собирались нырнуть под одеяльце, когда в спальню бесцеремонно ворвался Тони. Мальчуган плюхнулся на кровать рядом с сестрой и прислонил лохматую головёнку к её плечу.

— Тебе и вправду нравится работать в этом доме? — тихо спросил Тони, наслаждаясь каждой минутой, проведённой вместе с Элен.

— Это не плохая работа, глупыш, — девушка чмокнула его в макушку. — Тебя что-то тревожит?

— Я скучаю по тебе… И ещё я заметил, что иногда у тебя становится грустные глаза. Эти богачи тебя не обижают?

— Какие мы глазастые! Дурачок ты мой, ну кто меня будет обижать? Гиллрои почтенные и благородные люди, настоящая элита общества…

— Сейчас ты говоришь прямо как папа, когда он смеётся над… — Тони на миг запнулся, вспоминая новое и от того сложное для себя слово. — Над власть-при-дер-жа-щи-ми! А твоих хозяев он называет буржуями.

Элен приобняла брата и сказала:

— Ты бы поменьше слушал, что рассказывает папка, когда начитается газет или наслушается на заводе последних сплетен… У меня всё хорошо, правда. Гиллрои достойные люди. И у них замечательные дети, которые не доставляют мне ни малейших хлопот.

— Ты их любишь? — в голосе насупившегося мальчика прозвучала ревность.

Девушка рассмеялась:

— Ты что, глупенький… Конечно, они чудесные дети, они мне нравятся, но единственный ребёнок в этом городе, которого я по-настоящему люблю, это ты!

Тони просиял, стоически проигнорировал обращение «глупенький». Признаться, в последнее время его несколько раздражала манера сестры награждать его умилительными девчоночьими кличками. Ему уже десять лет, и он вполне себе почти взрослый мужчина. Папа даже назвал его своей опорой и помощником. Правда, маленьким, но всё-таки!

— Ладно, я пойду спать, а то мам ругаться будет, — сказал мальчик, целуя сестру в щёку. — Она сказала, чтобы я не сильно наседал на тебя. Но завтра ты от меня не отвертишься!

— И в мыслях не было, — улыбнулась Элен, провожая любящим взглядом топающего до двери вихрастого темноволосого мальчугана, в старенькой пижаме, так похожего на отца.

Уже взявшись за дверную ручку, Тони обернулся и, нахмурив брови, сказал:

— Кстати, ты бы не могла поговорить с мамой и попросить её, чтобы она не запрещала мне одному гулять по вечерам?

— И не подумаю! Ты ещё…

— Знаю-знаю, маленький, — уныло протянул Тони. — Но она теперь запрещает мне даже гулять по нашей улице.

Услышанное стало для девушки неожиданностью. Улица Шестерёнок была довольно-таки неплохим местечком, тихим и спокойным, где все соседи знали друг друга. И часто дети допоздна носились весёлыми стайками по-над домами и заборами, забывая обо всём на свете, распугивая возмущённо курлыкающих голубей.

— Мама говорит, что сейчас стало опасно. Они с папой, когда думают, что я не обращаю на них внимания, говорят о каких-то забастовках и беспорядках. И вид у них при этом очень печальный. А ещё они говорят о Джеке-Попрыгунчике.

Элен бросило в жар, но она постаралась, чтобы её улыбка выглядела искренней, а голос бодрым и уверенным.

— Знаешь, мама права, малыш. Времена сейчас пошли неспокойные…

— Этот Джек совсем недавно убил маленького мальчика. Выманил его из дома…

Девушка только руками всплеснула.

— Тони, кто тебе рассказывает все эти ужасы?

— Прочитал в папиной газете, — шаркнул ножкой мальчик. — Мне кажется, что родители порой забывают, что я уже не ребёнок и умею читать. Они боятся за меня… Но мне думается, что этому Джеку нечего делать на нашей улице!

— Порою зло подстерегает нас там, где мы его совсем не ожидаем, — сказала девушка, внимательно глядя на застывшего у двери мальчугана. — Слушайся маму, Тони. И папу. И меня. И никогда не поступай опрометчиво…

— И не заговаривай с незнакомцами! Я знаю! — Тони подмигнул сестре и вышел из спальни.

Вновь оставшись в одиночестве, девушка задумчиво уставилась на горящую на прикроватном столике лампу. Тони был очень сообразительным и наблюдательным мальчиком. И совсем неглупым. Он не должен попасть в беду. Только не он. К сожалению, Элен не решалась сказать того же о себе. Какое-то неясное скребущее чувство надвигающейся беды грызло её все последние дни. Предчувствие нехорошего. С чем это было связано, она не могла сказать. Ей казалось, что нечто непонятное и мерзкое витает в воздухе, принюхиваясь и выискивая себе жертву.

Девушка легка на кровать и, натянула одеяло до подбородка. Лампу она не стала тушить. Ровный уютный жёлтый огонёк убаюкивал и создавал ощущение защищённости. Её маленькая спаленка показалось девушке крепостью, надёжным убежищем, а свет керосиновой лампы волшебным сиянием, прогоняющим подступающие к их жилищу тёмные силы и крадущееся в туманной ночи зло.

Оставшись наедине с собственными страхами, надеждами и чувствами, Элен не могла не возвращаться в мыслях к особняку Гиллроев. Ей всё не давали покоя уволенные няньки. Если они хорошо выполняли свою работу, а со слов двойнят девушка поняла, что проблем с ними не возникало, то почему тогда рано или поздно все получали расчёт? Разумеется, двойнята ничего не могли знать больше, в силу понятных причин, а хозяева не особо распространялись на эту тему. И Стефан…

Стефан волновал девушку больше, чем все уволенные нянечки вместе взятые.

Она искренне переживала за несчастного юношу. Этот доктор Аткинс… Этот подонок… Помимо воли, Элен стиснула зубы в приступе пронзившей всё её естество ненависти. Она раньше и представить не могла, каково это — ненавидеть кого-нибудь? Будучи доброй и отзывчивой девушкой Элен никогда ни с кем не конфликтовала, все редкие ссоры стараясь сводить к шутке. Но Аткинс… Аткинс был первым, кто разбудил в ней именно это чувство. Элен попробовала его, раскусила и ей не понравилось. Слишком гадостно, мерзко и противно. Она поняла, что ненависть ужасна по своей природе.

Аткинс причинял Стефану вред. Чем больше девушка размышляла об этом, тем больше уверялась в своих предположениях и дивилась тому, что больше никто этого не замечает. Куда смотрит Катрин? Ладно ещё вечно занятый мистер Гиллрой, у крупного промышленника постоянно полно забот и хлопот. Но его жена… Катрин тратит кучу свободного времени на всякие глупости, и не может уделить лишней минутки для старшего сына! И даже не задумывается над тем, а как, собственно, продвигается его лечение? Гиллрои до такой степени слепы или настолько доверяют директору Мерсифэйт, что разучились отличать чёрное от