Стальные боги - Замиль Ахтар

Я не моргая смотрел ему в глаза.

– Я отправил в ад больше людей, чем населяет твой маленький безмятежный остров. Осторожнее выбирай слова, епископ.

– Тебя ценит Ираклиус, и потому ты неприкасаем. – Его тон потерял резкость, он перестал ухмыляться и отвел взгляд. – Чего нельзя сказать о твоих солдатах. Я должен показать своей пастве, что могу вершить ангельское правосудие над теми, кто их обидел. Мне нужны командиры тех пяти легионов, которые ты послал в наши города. Они предстанут перед судом вместо тебя.

– Ты не будешь судить моих людей. Они умрут на поле боя, а не в твоей петле.

Епископ закрыл книгу с гимнами и стряхнул с нее пыль.

– Хорошо сказано. Настоящий командир никогда не бросает своих людей. – Он кашлянул. – Но настоящие люди бросают своих командиров постоянно. Легко быть верным победителю, но ты не можешь победить Церковь. Я предлагаю тебе выход…

Я снова сел и взял фигу, покатал ее в руке.

– Продолжай.

– Ты только что вернулся с островов Эджаз, где поклоняются проклятой Лат.

– Это верно. И мы отправили множество неверных прямо к ней в ад.

– Да, но ты взял и множество пленных, не так ли?

Он говорил о моих моряках из Эджаза. Они выделялись своими восточными манерами и одеждой; неудивительно, что епископ их заметил.

– Эджазцы – лучшие моряки в мире, – сказал я. – И все же я казнил тысячи пленных. Те две сотни, что я пощадил, приняли веру в Архангела и стали нашими братьями. Ты их не получишь.

Епископ провел пальцами по корешку книги.

– Я говорю не о моряках. Я говорю о другом твоем пленнике.

Он же не мог иметь в виду… Я тщательно скрывал ее ото всех, кроме самых ближайших помощников. Конечно, эджазцы знали… Но тем не менее…

Я подавил страх и разочарование.

– О каком еще другом пленнике?

Как горько понимать, что меня предали. Не только меня, но и каждого паладина, мечтавшего освободить Костани, мечтавшего быть свободным.

Я бы стер кулаком самодовольную улыбку с лица епископа, не будь он священником.

– Думал, я не узнаю? Чтобы занять высокое положение в Церкви, нужно понимать, где проходят границы верности.

– Кто рассказал тебе?

– Всего лишь ничтожный эджазец. Его границей стал большой палец на ноге. Из мизинца я едва извлек простой вскрик.

Во мне вспыхнул праведный гнев.

– Нет ничего мягче, чем сердце только что уверовавшего. Неужели ты так жесток?

– Ох, Михей, люди не так легко забывают своих богов. Он призывал Лат, когда мой инквизитор поднес нож к его горлу. – Хихиканье епископа было таким же мерзким, как и ухмылка. – Отдай мне пленника, и мы с тобой будем едины. – Он сцепил руки. – Ради этосианской веры.

Я не ответил епископу Иоаннесу. Он дал мне одну ночь. Нужно было узнать, будет ли пленница полезна или лучше отдать ее на костер.

Мы держали ее на моем флагмане, на «Морском клинке». Я захватил его у аланийских пиратов. В отличие от крестеских галеонов у него был второй, более глубокий, трюм для сокрытия золота от сборщика податей, в который можно было попасть только через люк. Там я и держал пленницу.

За исключением моего фонаря, там стояла кромешная тьма. Запах плесени бил в нос сильнее, чем где-либо на корабле. Пленница с прикованным к ноге железным шаром сидела в углу. Она посмотрела на меня своими зелеными, как морская вода, глазами. На ее лице не было ни страха, ни гнева, ни печали – лишь безграничный покой.

– Как проводишь время? – спросил я.

– В истине.

Странный ответ. Может, она знает наш язык не так уж хорошо.

– Я могу улучшить твое положение. Намного. Хочешь?

Она молча смотрела на меня.

– Вот мое предложение. Отрекись от своей ложной богини, прими веру в Архангела и присоединись к моей команде. Ты будешь единственной девушкой, но я ручаюсь за твою безопасность и честь. Альтернатива намного хуже: я отдам тебя епископу, и он тебя сожжет.

– Я не отрекусь от своей богини.

– Я поклялся уничтожить ее веру, поскольку она – враг моего ангела. Ты не можешь поклоняться Лат в моей команде.

Я поднял фонарь, чтобы получше ее рассмотреть. Ни морщин, ни тусклых волос. Никак не старше восемнадцати; слишком невинна, чтобы быть той, кем ее считали эджазцы. Целую вечность назад я влюблялся в похожих девушек в родном городе. Дочь пекаря. Племянница мясника. Подозрительно юная жена ростовщика. Они не были красавицами, слишком бледные и худые, но для сына трактирщика – просто мечта.

– Я сожгу ваши святилища. И предам мечу тех, кто откажется принять истинную веру, пойми это.

– Да, ты сделаешь все это, и даже больше.

Она смотрела прямо перед собой, будто глядела на невидимого человека позади меня.

– Мы враги, пока ты не сменишь веру.

– Кто служит Спящей, не враги.

Опять неправильно выбранное слово? Но казалось, что она хорошо говорит на крестеском.

– Епископ будет рад заполучить тебя, – продолжил я. – Он обожает жечь ведьм.

Я схватился за металлическую перекладину трапа.

– Семь морских стен Костани не преодолевал никто за всю историю. Как ты пересечешь их, когда тысяча пушек будет сеять смерть? – Теперь стало очевидно, что она владеет нашим языком лучше, чем большинство чужеземцев. – Под Костани есть туннели, и я знаю проход.

– Туннели? Что за туннели?

– Лабиринт.

– Невозможно, – фыркнул я. – Лабиринт – это врата в ад. Через него нет прохода.

Она встала и пошла ко мне. Шла, пока вес железного шара не остановил ее.

– Где ты меня нашел?

– В титановых копях Эджаза. Ты появилась внезапно, будто призрак.

– Ты знаешь, где я была днем раньше?

Она придвинулась ближе. Железный шар поддался. Она поднимала ноги и тащила его, будто он из воздуха. Я едва не разинул рот от удивления.

И тут я ощутил ее дыхание. Лед, мята и мед. Она провела в трюме несколько дней, не имея воды для мытья. Как она могла пахнуть так соблазнительно?

– В Костани, в шестистах милях оттуда. В Лабиринте, – сказала она.

Я усмехнулся.

– Надо бы отшлепать тебя за такое вранье.

– Я могу провести вас через туннели за несколько часов. Вы окажетесь прямо под Небесным престолом, пока шах вместе с армией будет спать. Вы расправитесь с ними и захватите морские стены. Твои корабли пройдут Тесный пролив, и Костани станет вашей.

Крестеский флаг, реющий над городом. Божественные гимны, несущиеся из величайшего из наших храмов. Слишком хорошо,