Почему Я? Часть 2 - Владимир Германович Корешков

– Да, Олег, тот космонавт, погибший на Грелиоссе, его звали Алан, и… – тут наступила пауза, видимо, она размышляла о том, говорить мне что-то дальше или нет.

– И… – подхватил я, как бы слегка подталкивая ее.

– Он был моим сыном.

У нее на глазах выступили слезы. Вот тебе и каменная дева. Она ушла. А я стоял и думал. Каково сейчас ей? С одной стороны, вот оно, решение. Гелла, как я понял, занимает высокое положение и имеет сильное влияние в своем обществе, поэтому запросто может сделать все от себя зависящее, чтобы склонить координационный совет на нашу сторону. После чего мы получаем добро на проведение акции на Грелиоссе и возвращаем ей уже давно оплаканного самого родного для нее человека – ее сына. Это для нее реальный шанс. Так бы обязательно сделали высокопоставленные чиновники в наше время, и неважно, сколько бы народу при этом полегло и сколько судеб было бы разбито, но они бы cто пудов приняли волевое решение и вытащили бы свое дитя вопреки всему. И, наверное, я не имею права судить их за это. Я никогда не был отцом, не случилось в прошлой жизни, не довелось. Все время мечтал о том, что Светка подарит радость отцовства, но у нее была только одна отговорка: «Зачем нищету плодить?» А я очень хотел. Мне кажется, это здорово, ни с чем не сравнимо, когда ты берешь на руки маленького человечка, плоть от плоти себя, чувствуешь, как он доверчиво прижимается к тебе, его теплое чистое дыхание согревает твою душу. Ты безумно рад от того, что слышишь каждое утро, как он просыпается, и каждый вечер, укладывая его в кроватку, – как он, счастливо улыбаясь, засыпает под твоей защитой, как он задорно смеется, как растет, а ты вместе с ним заново познаешь мир. Быть ему во всем надеждой и опорой. Думаю, я бы порвал себе жилы, но сделал бы так, чтобы моего ребенка обязательно спасли. Но здесь совсем другое общество, совсем другие люди, и они воспитаны так, чтобы всегда ставить общественное выше своего, личного. Расхожее выражение «Своя шкура ближе к телу» – это не про них.

Приходя к какому-нибудь решению или вынося какой-то вердикт, им нужно все тщательно взвесить, быть полностью беспристрастным, знать, не навредишь ли ты своими действиями остальному сообществу в целом и каждому в отдельности. Думать прежде всего обо всех, а не только о своем – таковы догмы и каноны людей из будущего, ну, наверное, и слава Богу, что так. Только вот не знаю, согласится ли остальной их мир с моими доводами.

В комнату ворвался мой экипаж, им уже невмоготу было ждать. У всех в глазах один и тот же вопрос.

– Ну, что скажешь? – спросила за всех Аня.

Я еще не отошел мысленно. Прорабатывая наш с Геллой разговор, находился, так сказать, на своей волне, в глубокой задумчивости. Поэтому машинально, не вникая в суть, произнес любимую фразу моего приятеля Сашки, когда ему задавали такой вопрос: «Что скажешь?»

– Что скажешь, свой достать иль ты покажешь?

Правда, Сашка за это никогда не получал по фейсу, ну, во всяком случае, о таком исходе никогда не слышал, а вот мне тут же, не отходя от кассы, прилетело. Звонкая увесистая оплеуха моментально привела меня в чувство. Щека зарделась и запылала как обожженная. Ручка у девушки Ани тяжелая.

– Ты что, вконец очумела? – поинтересовался я, потирая ушибленную щеку.

– Это ты со своими сильно подержанными шлюхами будешь упражняться в словесности, а с порядочными девушками будь добр разговаривать так, как того требуют правила приличия, – назидательно сказала она и подула на свою слегка припухшую ладонь, видно было – приложилась от души, не жалея.

– Кстати, давно хотела это сделать, – подленько, но с чувством глубокого удовлетворения, ухмыляясь, обронила блюстительница свода правил приличий и воительница за нравственность в придачу Аня.

– Очень рад, Анечка, что доставил тебе, как порядочной девушке, такое незабываемое удовольствие, – расшаркался я в вежливом поклоне.

Андрюха закатил глаза к небу и сочувственно развел руками. Я воспринял это как акт сострадания. Больше меня никто не пожалел.

– Может, хватит уже?! – прокричала Алина. – Что конкретно сказала Гелла?

Девчонка была на грани истерики. Поэтому я подошел к ней, ласково обнял за плечи и начал говорить доверительно тихим вкрадчивым голосом, как с больным ребенком:

– Все в порядке, Алин. Гелла на нашей стороне, но нужно некоторое время, чтобы скоординировать дальнейшие действия.

– Сколько ждать? – она глядела на меня с надеждой.

Думаю, недолго. Она не одна решает. Ты же сама понимаешь, вопрос очень серьезный, но все будет тип-топ. Обещаю. Она мне сама намекнула.

Я выдавал желаемое за действительное не потому, что боялся Аниных угроз, хотя их тоже не стоило сбрасывать со счетов, но дело все-таки не в этом. Мне очень хотелось хоть немножко успокоить Алину, не находящую себе места и съедающую себя изнутри. Ради этого я слегка привирал. Ну, хорошо… откровенно врал, но я правда искренне верил в то, что говорил сейчас Алине. Почему-то после беседы с Геллой мне казалось, что кураторы все-таки согласятся с нашими доводами и пойдут на эту аферу. Про себя я мог смело называть вещи своими именами. «Ну а если нет, если не пойдут?» – с тревогой поинтересовался внутренний голос.

«Ну, ничего, живут же люди и кастратами, – быстро успокоил я его. – У некоторых даже художественные наклонности проявляются, поют, например, хорошо, душевно и жалостливо в церковном хоре. Сопрано или контральто очень нынче ценится, или вообще соло-вокалом можно со сцены попискивать, глядишь, и всемирную известность приобрету, гастроли, туры там всякие, интервью, слава, деньги, девочки, машины. Ах да, девочек можно исключить из списка. По понятным причинам они мне будут не нужны.

Через день появилась Гелла и сказала, что координационный совет в принципе одобрил проведение акции, но от меня требуется четкий поэтапный план – как, что и куда и.

Легко сказать. Если бы я сам представлял, как и что… Но сам тут же сделал умное лицо, взял под козырек.

– В ближайшее время план будет лежать у вас на столе, – отрапортовал я. – И все.

Чтобы Гелла не задавала мне лишних вопросов, подкрепил свои слова решительным жестом – рубанул в воздухе ладонью сверху вниз, уверенно так, как будто рассекал кухонным топориком батон белого хлеба.

После этого моего заявления Гелла долго и придирчиво смотрела на меня умными серыми глазами. Затем