Черные корабли - Джо Грэм

Глядя на приближающиеся корабли, я не проклинала свою неспособность бегать. Я проклинала свою неспособность летать. Вниз к подножию горы, затем по кружной дороге и дальше вдоль широкого изгиба реки — до ворот Пилоса я смогу добраться лишь поздним утром.

Прежде я проделывала этот путь много раз. И сейчас, хоть искалеченная нога не позволяла бежать, я шла быстрее обычного.

Пыльная дорога. Ломкие высохшие цветы по обочинам.

Скорее. Скорее.

Душа моя, казалось, летела впереди меня, словно от горной дороги я взмыла ввысь стремительной чернокрылой чайкой и теперь парила, глядя на долину и реку. Вот сейчас город увидит корабли, чуть позже моего — я ведь смотрю сверху, и солнце у меня за спиной. В городе соберутся все мужчины, кто остался. Иденея нет, он с воинами грабит иллирийцев, не сделавших нам ничего дурного.

Дорога скользнула в тень деревьев, растущих вдоль реки; дохнуло прохладой. Я почти не замечала, есть ли у меня тело.

Глазами чайки я видела, как черные корабли вошли в гавань, как завязался яростный бой у пристаней, как проливается кровь на камни причала, словно жертвенное вино на празднике благословения кораблей.

Скорее. Скорее.

Хрип вместо дыхания. Взбирающееся на небо солнце. Дорога, укатанная колесницами. Где-то здесь — вот в этом самом месте — мне когда-то искалечило ногу.

Скорее. Скорее.

Я разглядела столб дыма. В Пилосе что-то горит.

Чайке ничего не стоит поймать поток океанского бриза и, развернувшись на неутомимых крыльях, сквозь дым пожара следить за битвой, что переходит уже на городскую площадь и оттуда вверх по склону холма к дворцу.

Скорее. Скорее.

Отворенные ворота. За ними — упавший воин, из самых юных. Живот распорот, внутренности вывалены наружу и местами раздавлены — наверное, катался по земле в агонии. Глаза открыты.

«Нельзя совершать кровопролитие и видеть исторгнутую кровь», — напомнила та часть меня, что звалась Линнея. Я подбежала к воину и опустилась на колени посреди лужи крови.

Его глаза расширились — перед ним стояла сама Смерть с белым лицом и прохладными ладонями. Он попытался было заговорить. Моя рука легла ему на лоб.

— Ступай, милый мальчик, — произнесла я, и он испустил дух.

Я закрыла ему глаза.

Где-то у дворца слышались крики. Столб дыма поднимался от торговых прилавков у гавани.

Я вскочила. Она переполняла меня, как кипящую через край чашу. Я понеслась по улице.

Горстка защитников сражалась у открытых дворцовых ворот. Пилосцы, видимо, устояли и теперь теснят неприятеля назад. На улице — тела воинов, среди них два дворцовых прислужника с оружием. Крики, проклятия, звон мечей. Вопли раненых.

У стены, где клонятся книзу цветущие виноградные лозы, — мальчишка в голубом хитоне, с мечом в неумелой руке. Я узнала Арена.

Его противник владеет мечом куда лучше. Молодой воин с длинными черными волосами, без хитона, плечи блестят от пота. Он выбивает у Арена меч и замахивается для последнего удара.

Черным вихрем, будто бились за спиной крылья, я влетела между ними. И острие меча замерло у моей груди.

— Стойте! — Ее голос вырвался из меня, мощный и звучный, способный перекрыть и праздничную музыку, и крики сражения. — Бросьте мечи!

Глаза воина расширились, меч выскользнул из руки и упал в пыль. Сзади глухо стукнул о землю меч Арена. Воин опустился на колени.

— Великая Владычица, — прошептал он.

— Бросить мечи! — крикнула я снова.

Коренастый мужчина с рассеченной щекой выпустил меч, священный ужас в нем едва пересиливал боевую ярость.

— На колени перед ликом Смерти! — повелела я, и будто волна прошла через всю дворцовую площадь и дальше к храму Владычицы Моря: и защитники Пилоса, и пришедшие на кораблях падали на колени, словно колосья, клонящиеся под ветром.

Тишина, только стоны раненых. Я пошла вперед, оставляя на камнях кровавые следы. Меня переполняли ликование, ярость и неистовая сила.

Вот и его склоненная голова, светлые волосы откинуты назад и перехвачены кожаным шнуром. Кожаный панцирь, какие носят моряки. Отделанный серебром меч на земле рядом.

— Ты их царь, кормчий «Семи сестер». — Я его узнала. Рисунок созвездия я заметила на одном из причаливших кораблей, лицо мне было знакомо по видениям. — Зачем вы пришли в Пилос?

Он поднял на меня глаза и вздрогнул.

— Я не царь, я их предводитель. Мы пришли за пленными, за нашими женами и детьми, угнанными в рабство, за женщинами Вилусы. Мы пришли разрушить их город, как они разрушили наш.

Я вдруг поняла, что говорю на его языке — на первом моем языке, впитанном с молоком матери. Он не удивлялся, ведь Смерть владеет любым наречием.

Я протянула руку, запятнанную кровью юного стражника, и коснулась его волос.

— Вы пришли за пленными?

— Да, — кивнул он. — За женщинами, которых Иденей, пилосский царь, захватил при разграблении Вилусы.

Я возвысила голос до полной мощи, почти до срыва, и произнесла на языке Вилусы и затем на языке ахейцев, чтобы слышали все:

— Ныне пролито довольно крови, чтобы насытить тени и вдосталь напоить псов преисподнего царства. Вы огласили свои притязания перед Владычицей Мертвых, и Она сочла их справедливыми. Ты! — Я обернулась к Арену, опустившемуся на колени у самой стены; его глаза горели морской синевой. — Ступай к реке, где растят лен, и созови женщин Вилусы — всех женщин Вилусы, с детьми. Пусть идут сюда, взяв еды и что необходимо из вещей. Скажи, что я так повелела.

Арен вскочил и пустился бегом, поднимая за собой пыль. По-мальчишечьи, во всю прыть, он добежит быстро — уж он-то знает, куда бежать.

Кто-то из дворцовых прислужников стоял рядом, пытаясь сдержать стон: его рука была распорота от локтя до кисти. Из выходящей к морю высокой галереи, на дальней стороне площади, выглядывали служительницы храма, легкий ветер колыхал белое покрывало Киферы.

— Ты, — сказала я прислужнику, — встань. Иди в дворцовые хранилища и кухни, выведи женщин Вилусы. И пусть выйдут остальные, нужно позаботиться о раненых.

Я повернулась к кормчему «Семи сестер»:

— Ты получишь тех, за кем пришел, и кровопролитию в городе больше не быть. Скажи это своим людям.

— Мы не тронули храм, мы — Ее народ.

— Хорошо, что ты об этом помнишь.