"Фантастика 2025-69". Компиляция. Книги 1-18 - Вадим Бурденя

— Но ты же мыслил, верно? Значит, существовал, жил, просто в какой-то иной форме. И ты жив сейчас.

— Туше. Получается, смерть — это абсолютный конец? Отсутствие любой жизни в любой форме?

— В какой-то мере, возможно, но лишь как концепция. Мёртвым миром назовут мир, лишённый любой жизни, так ведь? Но отсутствие чего-либо само по себе не является наличием чего-то другого. Мы можем назвать тьмой отсутствие света, но в отличие от света, тьму нельзя измерить, её не получится обсчитать или создать, во вселенной нет такой вещи — есть лишь свет или его отсутствие. И для жизни и смерти — это тоже отчасти верно.

— Отчасти?

— В чём смысл жизни?

— Учитывая, что я даже не справился с вопросом про смерть, по-моему, это похоже на завал.

— Простой вопрос, на самом деле. Смысл жизни — жить. Это её глубинный, исконный инстинкт. Существует бесчисленное множество смыслов, которые разумные существа вкладывают в понятие жизни, и только всеми ними одновременно можно описать её смысл.

— Разумные иногда кончают жизнь самоубийством.

— Это лишь доказывает, что разум может быть сильнее жизни. Но практически каждое живое существо имеет инстинкт самосохранения или сохранения своего потомства — сохранения жизни. Его отсутствие — это аномалия, а наличие — норма.

— Мы свернули куда-то не туда. Ты хотел рассказать, что такое смерть.

— Терпение. Понимание одного невозможно без другого. Жизнь стремится к тому жить, всеми силами цепляясь за собственное существование. Но эта, как и любая другая победа не всегда возможна, и у этого поражения есть свои последствия.

— Какие последствия?

— Невозможно выделить, измерить, или использовать такую вещь, как отсутствие жизни. Но когда живое существо умирает — это не проходит бесследно. В этот момент, первородный инстинкт, сама сущность жизни корчится, крича в агонии, а вселенная дрожит, пронзённая этим криком. И чем больше жизни было в существе, что погибло, чем более редким и сильным оно было, тем сильнее этот крик, и тем страшнее содрогается вселенная, слыша его. Я не знаю, что такое смерть на самом деле. И не знаю никого в нашей вселенной, кто знал бы наверняка. Может что-то, родившееся из эха мириадов агонизирующих криков самой жизни, а может что-то разбуженное или привлечённое ими. Но я точно знаю, что оно реально — и способно вмешиваться в ход бытия миров.

— В нашей? ты хочешь сказать, что забрал меня из какой-то другой?

— Верно.

— Пожалуй, здесь не помешает немного информации об устройстве вашего царства смерти

— Подобная концепция, на самом деле — оксюморон. Если ты ещё существуешь в какой-либо форме, то ты определённо в некоторой степени жив. Существует разные миры, находящиеся на разных уровнях бытия. На некоторые вполне себе можно попасть и спокойно находиться без физического тела, на некоторых это невозможно.

— И что произойдёт с моей душой, ну или душой, например, сэра Кадогана, если он умрёт прямо сейчас?

— В нашей вселенной есть область бытия, именуемая Поток. В примитивном представлении, это стержень, на который нанизана наша вселенная. Он служит одновременно как источником душ, так и их разносчиком по вселенной. Души, рождённые или перенесённые им, имеют с ним связь, и притягиваются к нему после лишения всех пригодных для существования оболочек.

— Значит, колесо перерождения? Перерождаешься из мира в мир до бесконечности с постоянно отформатированной памятью?

— Вовсе нет. После смерти в одном мире душу унесёт дальше потоком — до тех пор, пока она не найдёт новый мир для рождения. Поток не стирает твои воспоминания — если это и происходит, то, как правило, по воле сущностей ответственных за мир, в котором ты хочешь родиться. Это путь в один конец — умерев в одном мире, никогда не сможешь родиться там вновь, лишь следовать дальше.

— Значит, после смерти меня ждёт увлекательное путешествие по вашему Потоку?

— Нет, твоя душа не имеет к нему привязки. Тебя выкинет в ничто за границы вселенной, откуда, впрочем, я тебя и взял.

— Великолепно, просто великолепно. Отличные новости.

— Вернёмся к смерти. B хотя никто точно не может сказать, что являет собой смерть на самом деле, в одном мы можем быть уверены — это как-то связано с эхом, что разносится по вселенной от крика исчезающей жизни. Это то, что оно может использовать. Определённо, этому существу, сущности или стихии, чем бы оно ни было, нравятся те, кто создают это эхо — самоубийцы и убийцы, разрушители. И в противовес им, оно определенно не любит тех, кто сохраняет жизнь. Бездну времени назад, один разумный любящий жизнь, осознав существование смерти, решил использовать то, что составляет силу смерти против самой смерти. Он собрал это эхо и использовал его, чтобы продлить собственную жизнь, и создать новую, но потерпел неудачу. Вышло нечто иное, своеобразная не жизнь, но и не смерть. В реальности лишь немногие способны услышать агонизирующий крик жизни, от которого содрагается само мироздание. Ещё меньшее разумных способно собрать и использовать его. Каждый способен научиться этому — но немногие по-настоящему могут выдержать отзвуки эха постоянной агонии и не сойти с ума. Это путь искусства смерти — и это то что смерть ненавидит больше всего. Путь вечной борьбы с ней в поисках вечной жизни — любой ценой! Ты готов ступить на него?

— Ты ещё спрашиваешь!

Глава 25

Старый рыцарь сказал, что моя недвижимая фигура провела в медитации больше трёх дней. Но от вопросов воздержался, хотя любопытство ещё долго сквозило в его взгляде. Мне же оставалось лишь оставить его самому додумывать, что здесь произошло — посвящать хоть кого-то в мои собственные планы желания не было.

Из деревни вело три дороги — та, по которой мы пришли, и две дороги в других направлениях: заросшая и едва видная, и неплохая, хорошо протоптанная. Мы выбрали вторую, и спустя двое суток пути она привела нас к крепкому, крупному и дорогому замку. Им владел герцог Конт Лиссарийский — суровый усатый дядька примерно сорока лет, с широкими глазами и отнюдь не утончённым лицом.

Он крайне радушно принял нас за столом и крайне серьёзно