На Литовской земле - Борис Владимирович Сапожников

один город за другим, прежде чем двинуться к богатому Поморью, где его ждут настоящие сокровища, такие как Эльбинг, Данциг и старая столица Тевтонского ордена Мариенбург. Сопротивляться армии курфюрста епископство сможет не слишком долго и вряд ли успешно: тот нанял настоящих ветеранов и готов спустить их, будто злобных псов с поводка. И тогда варминские города запылают, а епископство потеряет куда больше, нежели по навязанному курфюрстом договору. А кроме того, придётся соглашаться на все условия, поставленные курфюрстом, ведь если он выторгует себе что-то, то в случае поражения не сможет прикинуться жертвой и заявить, что его принудили подписать этот договор.

— Вы не оставляете мне выбора, — тихим голосом произнёс князь-епископ. — Давайте ваш договор, я подпишу все его пункты.

Беседовали они, конечно же, наедине, и потому епископ сам позвонил в серебряный колокольчик, вызывая секретаря. Он быстро отдал ему распоряжение, и в самом скором времени договор был подписан и оглашён перед епископским замком. А уже на следующий день войска курфюрста отступили от Хайльберга и двинулись на запад, к первому поморскому городу, который был целью Иоганна Сигизмунда, крупному и богатому порту Эльбингу.

* * *

Опальный бывший гетман великий коронный Станислав Жолкевский, во многом благодаря усилиям своего недоброжелателя, сумевшего-таки втереться в доверие к королю, обойдя самого Жолкевского, известный теперь в Речи Посполитой как битый гетман, почти обрадовался, когда заварилась безумная и кровавая каша в украинных воеводствах. Быть может, для народа это трагедия, как любая война, особенно война гражданская, когда брат идёт на брата и сводятся старые счёты, однако для людей знающих она несёт массу возможностей. К примеру, вернуться в Варшаву едва ли не героем, да ещё и посрамить своих недоброжелателей из могущественной семьи Вишневецких и их родичей князей Збаражских. И возможность эту опальный бывший гетман упускать не собирался.

Такой возможностью Жолкевский видел подстаросту чигиринского Михайло Хмельницкого, немолодого, но и не старого ещё шляхтича герба Абданк, который жил при дворе тогда ещё не опального гетмана в Жолкве, родовом имении Жолкевских. Человек этот был весьма уважаем среди казаков, хотя и редко бывал на Сечи, в основном командовал реестровыми. Но и вольных повёл с собой в Чигирин, на самый край Дикого поля, где татарина встретишь куда чаще, чем казака, и там обосновался на подаренном ему хуторе Субботове, а после сумел выстроить рядом слободу, незатейливо названную Новосельцами. Чигиринские казаки уважали его, и вскоре он стал городовым атаманом, однако к смуте, затеянной Сагайдачным, не присоединился и сумел удержать городовых казаков. Из Чигирина с бунтовщиками не сбежал никто.

— Хмельницкого казаки уважают, — повторил Жолкевский больше самому себе, нежели шляхтичу Сидлецкому, которого вместе с небольшим отрядом отправлял в Чигирин, — именно он может стать тем, кто остановит безумие, начатое Сагайдачным. Приведи Хмельницкого вместе с Чигиринском полком ко мне в Жолкву, Сидлецкий! Быть может, судьба всей Речи Посполитой от тебя сейчас зависит.

— Не подведу, — кивнул тот.

И спустя меньше чем четверть часа отряд отправился на восток, к Чигирину, прямиком в объятые пламенем казацкого восстания украинные воеводства.

Путь их был долог и полон опасностей, однако, пускай и не без потерь, отряд добрался до Чигирина. Двоих они потеряли спустя всего пару дней после отъезда из Жолквы, столкнувшись с отрядом разбойных казаков. Те вылетели из засады со свистом и татарским воем, однако пан Сидлецкий был воин опытный и дело своё знал крепко. Налетевших казаков встретил пистолетный залп прямо в лицо. Убили немногих, да и ранили тоже, однако когда тебе прямо в глаза палят из пистолета, это заставляет сперва задуматься о собственной жизни, а уж после саблей махать. А вот всадники Сидлецкого своего не упустили. Рубка была жестокой, короткой, и хотя казаков было больше, они вынуждены были отступить, скрывшись в той же чаще, откуда и выскочили. На дороге остались лежать двое шляхтичей из отряда Сидлецкого и шестеро казаков.

— Забирайте коней и ходу, — велел Сидлецкий.

Казаков было больше, они вполне могут снова собраться и напасть. Хотя бы, чтобы отомстить за убитых. И за собственный страх, заставивший их бежать. Хоронить погибших и шарить по карманам казаков, у которых всегда что-нибудь припрятано, некогда. А вот кони всегда нужны, какие ни есть, а как заводные сгодятся. В крайнем случае их обменять или продать можно будет в ближайшем местечке, барышник там завсегда сыщется.

Ещё раз отряд накрыли почти у самого Чигирина. Сидлецкий хотел было гнать всю ночь, не останавливаясь нигде, однако кони уже слишком устали. Они то и дело спотыкались, и пустить их даже рысью было трудно. Да и всадники вымотались не меньше. Три ночи подряд спали и ели в сёдлах, что твои татары, тут даже самые крепкие дадут слабину.

Хуторок, где решил остановиться Сидлецкий, в первую очередь привлёк его внимание корчмой, которую держал старый израелит. В таких местах обычно всё тихо, разбойников нет, потому что казаки людей авраамовой веры не особо привечают и любят их пощекотать ножичком, чтобы узнать, где те прячут добытые неправедным способом золотые червонцы. Все же знают, что у каждого израелита на дворе или около зарыт горшок с золотыми червонцами, а у кого-то даже не один. Поэтому здесь Сидлецкий не опасался нападения, и спокойно дал отдохнуть людям и коням.

— Я много с вельможных панов не возьму, — тут же принялся раскланиваться корчмарь, — да только времена такие, сами понимаете. Цены растут как на дрожжах, а где взять на всё денег, коли люди почитай не заходят в корчму старого Иошке, никто не покупает у него не то что водки, а даже пива, не то что ночь ночевать. Все говорят, что старый Иошка Мозель дерёт втридорога, но никто не знает, сколько он платит за ту еду.

— Хватит уже руки ломать, — отмахнулся от него Сидлецкий. — Нам нужен стол, водка и уход за лошадьми. За всё получишь серебром. А будешь ныть — нарублю на свиную колбасу!

— Вольно всем угрожать старику, — запричитал корчмарь, — некому защитить его, нет у него ни сынов крепких, ни людей верных, как у вельможного пана. Только и остаётся уповать на милость его, как на…

Тут он запнулся и не стал заканчивать фразу. Не любят паны, когда при них люди веры авраамовой понимают Господа, могут и нагайкой или сразу саблей угостить, да и грех это поминать Его всуе.

Наверное, за тот грех и наслал Он на старого Иошку Мозеля разбойников. Просчитался пан Сидлецкий, когда решил заночевать в его корчме. Сам-то старик-корчмарь не приваживал головорезов, а вот