журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №1 1995 г. - Владислав Крапивин

— Это, брат, деликатес, — пытался урезонить Алика Борис. — Его нс каждый день едят.

— Почему не каждый?

— На каждый день денег не хватит.

— И это жизнь! Раз в год поесть то, что другие постоянно едят! Убожество!

Косяков, мысленно соглашаясь с Аликом, все же давал ему вялый отпор.

— Подумай сам, — говорил он, — какая кругом дороговизна. И масло-то не всегда купишь. А ты — буженина! Для того, чтобы так питаться, воровать надо, а я не умею.

— Жаль, — искренне сокрушался Алик. — Сейчас бы шампанского стакан.

После встречи Нового года Алик перестал составлять компанию Бершадскому. На относительно дешевый портвейн его больше не тянуло, водка нс нравилась, а полюбившееся шампанское маячило лишь в перспективе — Бершадский обещал по продаже книги устроить небольшой банкет.

Вениамин, которого встреча с Аликом на какое-то время лишила покоя и установленного распорядка, постепенно становился самим собой: перестал шарахаться от сослуживцев, боясь, что кто-нибудь вновь скажет, что от него пахнет мышами; стал по-прежнему опрятен и лишь на редкие звонки Анны Степановны, молящей о встрече, отвечал вежливыми отказами — квартира была занята.

В конце концов Косяков освоился с новой жизнью настолько, что даже решился на встречу с сыном, с которым раньше виделся не часто. Злодейский характер бывшей жены заставлял его забывать о немногочисленных родительских обязанностях, и, несмотря на чувство вины, он предпочитал общаться с Алешкой по телефону. Раза два, правда, за последнее время он забегал к сыну, принося маленькие подарки, но этого было явно недостаточно. Алешка, смешно хмуря брови, самым серьезным образом допытывался, почему они не живут вместе, и Косяков лишь ненаходчиво разводил руками и мычал под нос что-то невразумительное.

Но в это зимнее воскресенье Вениамин вдруг решился на прогулку с сыном, о чем заранее предупредил жену по телефону.

Упакованный в ставшее для него малым пальто и закутанный в шаль сын походил на куклу с нелепо расставленными руками. Он сосредоточенно топал рядом с Косяковым, крепко держась за его палец, и непрерывно задавал вопросы. Как чаще всего они и делали, отец с сыном шли в зоопарк, благо тот располагался совсем рядом.

Обход клеток они начали, как всегда, с правой стороны, и Косяков приготовился привычно отвечать, почему у яков такая шерсть длинная и зачем лосю большие рога, но Алешка повел себя нс совсем обычно.

— Вот папа— козел... — комментировал он, поравнявшись с клеткой горных баранов. — Мама — коза... Сын — козленок...

Косяков согласно кивал головой.

— Папа — осел... Мама — ослица... Сын — осленок... а живут вместе...

— Они живут, а мы не живем, — хмуро и упрямо ответил Косяков, поняв, куда клонит сын.

— Возьми меня в гости, — попросил Алешка. — Хочу посмотреть, как ты живешь.

— Сейчас нельзя, — заторопился Вениамин. — Как нибудь в другой раз.

— Почему?

Чтобы сменить тему, Косяков поволок сына к клеткам с хищниками.

— Папа —лев... — начал снова Алешка, и отчаявшийся Вениамин повел его в террариум, где рептилии лежали на жарком песочке в основном в одиночку.

Покинув террариум, Алешка объявил, что хочет пить, а это означало одно — пора двигаться домой. При этом Алешка не переставал мучить Вениамина невозможными просьбами:

— Димке купили двухколесный велосипед... Красный...

— Это хорошо.

— А мне купишь?

— Понимаешь... — Косяков пытался подобрать наиболее доходчивое объяснение. — Сейчас денег нет. Может быть, летом... Сейчас на велосипедах не ездит никто...

— Летом... Ладно, летом... — согласился Алешка. — Только обязательно.

Домой Вениамин вернулся измотанным и злым. Все, что говорил Алешка, было, конечно, правильно, и Косяков, при всем своем желании самооправдаться понимал, что иначе и быть не может. Но не станешь же объяснять пятилетнему наследнику, что наследовать ему от отца, в общем-то, нечего, что на отцовскую зарплату, из которой вычитают алименты, не то что велосипед, игрушечную машину не всегда купишь. Вспоминая поношенное пальто сына и его в который раз подшитые валенки, Косяков горестно вздыхал и охал, но ничего сделать не мог.

Дома он застал торжество, посвященное окончанию рукописи. Бершадский купил торт и даже раскошелился на пачку настоящего индийского чая.

— Все, скоро заживем! — обещал Борис, разрезая торт на куски. — Бумага куплена, договор с типографией на руках, через пару месяцев будут деньги.

— И сколько получим? — осторожно спросил Алик.

— Еще точно не знаю, — замялся Борис. — Твой гонорар — тридцать процентов. Так что, думаю, тысяч пять получишь.

— Пять тысяч, — уважительно протянул Вениамин.

— Пять тысяч, — со вздохом отозвался Алик.

— Что, мало? — насторожился Борис.

— На первое время хватит.

— На первое время. Другие за такие деньги год работают.

— То — другие, а я не хочу. Опять напьемся, наедимся, а через две недели зубы на полку.

— Ну, знаешь! — только и нашелся Борис.

Но у Алика на этот счет были свои соображения, и скоро Косяков о них узнал.

В следующие выходные за завтраком Алик сухо поинтересовался, как долго Косяков собирается держать его взаперти. Вениамин чуть не поперхнулся лапшой и недоуменно уставился на квартиранта.

— Да кто тебя здесь держит? — сказал он, придя в себя. — Иди, гуляй, если хочешь. Ты сам сиднем сидишь, из дома — ни шагу.

— Я города не знаю, да и холодно.

— Холодно, это да. Во что же тебя одеть? — Косяков ненадолго задумался. — Пальто у меня есть, только старое. Шапки вот второй нет, а ботинки найдем.

Вениамина неожиданно увлекла перспектива вывести мышь в люди. Действительно, уже четвертый месяц Алик сидит дома и никуда не выходит. Раньше об этом Косяков как-то и не задумывался, но теперь воодушевился новой идеей.

— Город — это, знаешь... — бормотал он, роясь в стенном шкафу. — Это, брат, город. Сейчас поедем в центр, я тебе театр оперы и балета покажу. Грандиозное сооружение.

Наконец, искомое нашлось. Алик примерил пальто, оно оказалось впору. Кряхтя, натянул полуразвалившиеся ботинки, которые Косяков не выкинул только потому, что надеялся сменить подошвы, но так и не собрался. Обувь — это, пожалуй, была та самая часть туалета, что вызывала у Алика наибольшие трудности. Дома он кое-как привык ходить в шлепанцах, но теперь его ступни оказались жестко скованными, сразу было видно, что ботинки причиняют ему немало страданий,