Егор Смирнов: каникулы в СССР. Том 1 - Валерий Юрич

Они брали именно такую коробку от зубного порошка, наполняли ее песком и расчерчивали на асфальте дорожку из пронумерованных квадратов. Задача была как можно быстрее, прыгая на одной ноге толкать эту коробку по всем цифрам поочередно. Нельзя было допускать, чтобы коробка вылетала за пределы клетки или наезжала на разделительную линию. Кто всех быстрее справлялся с этой задачей, тот и выигрывал.

Уже после распада СССР эта игра предельно упростилась. И сейчас дети просто прыгают по этим клеткам для развлечения, не используя никакие баночки или другие подходящие предметы. И, по-моему, в этом варианте уже нет былого азарта и интереса.

Я подбежал к раковине и вдруг замер. Первый раз за много лет я вновь увидел в зеркале свое собственное детское отражение. На меня смотрел щуплый мальчуган с озорными глазами, худощавым лицом и копной спутанных русых волос.

Почему-то я не воспринимал сейчас это отражение, как свое собственное. Скорее это был мальчишка, которого мне предстояло защитить и избавить от многих бед, которые непременно встретятся на его жизненном пути. Если, конечно, судьба предоставит мне такой шанс.

Я выключил воду, вытер руки, весело подмигнул своему отражению и вышел на кухню. К этому времени отец уже нарезал себе хлеб, и довольный понес его в комнату. Его пирушка готова была начаться. Да и моя, если честно, тоже.

Я с вожделением смотрел на бутылку с зеленой крышкой, рядом с которой на столе лежал только что купленный батон. Рот наполнился слюной, я подошел к мойке и потянулся за кружкой, но вдруг понял, что мне ее не достать. Она стояла слишком высоко: на верхнем ярусе полки для сушки посуды. Я уже готов был подставить к мойке стул, чтобы добраться до верха сушилки, но в это время в кухню вошла мама.

— Куда полез? Шею свернешь! — добродушно прикрикнула она и с улыбкой достала мне кружку. — Много не пей. Оставь хотя бы для картошки место.

— Хорошо, мам, — довольным голосом ответил я.

Честно говоря, я чувствовал себя таким голодным, что, кажется, готов был выпить весь кефир с половиной батона, потом все это заесть своим любимым супом, а сверху закинуться в придачу еще и жаренной картошкой.

Я поставил кружку на стол и в предвкушении с силой надавил большим пальцем правой руки на поверхность зеленой крышки, на которой крупными буквами было выдавлено: «Кефир, ц. 15 к., суббота». Фольгированная крышка промялась внутрь, и я стащил ее с бутылки. Через пару секунд густая белая тягучая струя потекла в кружку. В своем первом детстве я очень любил кефир с песком. Но сейчас решил не портить вкус оригинального продукта.

Прикрыв от удовольствия глаза, я сделал первый глоток. И то ли сам кефир, то ли мои обострившиеся детские органы вкуса были тому причиной, но напиток показался мне просто божественным. Мне вдруг захотелось залпом выпить всю кружку. Однако, я вовремя себя остановил. Лучше растянуть удовольствие. Я сделал еще один маленький глоток, затем отрезал от батона хрустящую ароматную горбушку и принялся за еду.

— Что это ты разомлел, словно кот на солнышке? — вдруг услышал я.

Открыв прищуренные от удовольствия веки, я увидел улыбающуюся маму, которая удивленно смотрела на меня.

— Знаешь, мам, мне кажется, что это самый счастливый день в моей очень долгой жизни, — искренне ответил я.

Мама даже прыснула от смеха.

— Долгая жизнь! Скажешь тоже! Сам еще мужичок с ноготок, а уже о долгой жизни рассуждаешь. — Она с любовью потрепала меня по растрепанным волосам, а потом вдруг очень серьезно взглянула мне в глаза и добавила: — Будь счастлив сынок. А пожить еще успеешь. — И при последних словах в ее взоре вдруг промелькнула затаенная грусть.

Через полчаса, наевшись до пуза, я наконец-то выскочил в подъезд и весело помчался вниз по лестнице. Мой оранжевый Орленок стоял именно там, где я его и оставил. На удивление, Никитин, похоже, не обратил внимания на мой велосипед. Иначе, как минимум, проколотые шины мне были бы обеспечены.

Я выкатил двухколесного друга на солнечный двор, вскочил на него и медленно поехал по дорожке, глазея по сторонам и примечая множество деталей, которых уже и след простыл к моему пятидесятилетию.

Мой взор сразу же привлекла обычная для многих советских дворов детская площадка. Там расположились: деревянное бревно для гимнастических упражнений, металлическая горка, маленький домик с небольшим окошком и двумя деревянными лавками внутри, а также круглая металлическая карусель с уже давно отсутствующим покрытием от дождя, от которого остался только железный каркас на толстой трубе. Рядом с ними пристроилась большая песочница под металлическим грибком, в которой сейчас под строгим присмотром мам ковырялись несколько совсем маленьких ребятишек.

Я проехался между наших пятиэтажек, но так и не обнаружил своей дружной компании. Похоже, они не стали меня дожидаться и всей гурьбой куда-то уехали. Вариантов, где они могли сейчас находится, было много, и я в нерешительности кружил по двору, чтобы выбрать наиболее вероятный.

И тут я вспомнил, как Серега Сабуров сказал, что собирался кормить кроликов, а после этого должен был отправиться в огород полоть грядки. И это был самый верный вариант. Я надавил на педали и помчался в сторону территории, отведенной в нашем районе под огороды, гаражи и сараи.

По пути я вдруг с облегчением осознал, что Вовки Никитина пока нигде не видно. А это значит, что второй мой удар на какое-то время все-таки вывел его из повседневной активной жизни.

Когда я подъехал к Серегиной сарайке, дверь ее дверь была приоткрыта, а рядом стоял, прислоненный к забору, ярко-синий велосипед «Салют». Это была Серегина гордость. Он трепетно за ним ухаживал, постоянно смазывал подшипники, подтягивал спицы, регулировал натяжение цепи. Одним словом, души не чаял в своем велосипеде.

«Салют» блестел на солнце своим серебристым рулем и большим круглым зеркалом заднего вида, которое было Серегиной гордостью.

Я притормозил напротив входа, который находился за небольшим заборчиком со скрипучей калиткой и позвал Серегу. Из-за приоткрытой двери тут же показалась его белобрысая голова.

— Заходи, — махнул он рукой и вновь скрылся внутри.

Я слез с велосипеда, завез его за забор и прислонил рядом с Серегиным. С каким-то внутренним волнением я подходил к открытой двери этой обколоченной листами жести и выкрашенной в красный цвет сарайки. Я не заходил внутрь уже лет тридцать пять, наверное. Особо не помню, когда я был здесь в последний раз, но точно знаю, что это