Лозоходец - Айлин Лин

В голосе его не было злости, старый вояка тоже повидал вот таких, молодых да ранних, готовых выслужиться любой ценой.

– Готов я писать, что вам там надо…

– Не спеши, Егор, – мягко сказал Пахом, – ступай к себе. Мужики у вас, что тот кремень. Приходили вчера, побеседовали с нашим Комбедом. Вроде угомонился он. Только, – Пахом оглянулся, не слышит ли кто, – схорониться бы тебе, Бугай, на время. И где подальше. Это, – махнул он в сторону дома, – пакость такая. Обиды не забудет. Ты ж ему всю морду разворотил.

– И поделом, – кулаки опять невольно сжались, – нечего на стариков кидаться.

– Я бы и сам ему врезал с удовольствием, – вздохнул Пахом, – но приходиться терпеть. Постараюсь проследить, чтобы не навредил он тебе, но, сам понимаешь, обещать ничего не могу.

– Спасибо, – пожал я руку Пахому.

– Сегодня мы уезжаем, – он выкинул окурок, – пока этот сучёныш что ещё не натворил. Да и дела наши закончены.

Мы распрощались, по пути домой меня не оставляло предчувствие, что эта драка без последствий не останется.

Я понимал, чтобы построить такую мощную державу, как Союз, необходимы подчас меры не то что жёсткие – жестокие. И многие люди стали лишь песчинками в жерновах событий. Только обидно чувствовать себя вот такой крошкой, что перемелют и не заметят. У меня не было обиды на продотряд, переживал за своих. Но вот таких «выдвиженцев», как этот Митька, никогда не любил. При любом строе и в любые времена есть подобные субчики, что вылезут из собственной шкуры, лишь бы выслужиться. А добившись даже самой плёвой должности, начинают корчить из себя «власть предержащих».

Прав отец, кто-нибудь «приласкает» его батогом по голове, рискни он остаться один.

После отъезда продотряда долго ещё в селе было неспокойно, деревенские не могли понять, за что так с ними обошлись? Оставили голодать. Все прекрасно понимали, что продуктов не хватит даже до весны, не то что до нового урожая. И с чего его ждать, нового? На семена ничего не оставили.

Я помнил из истории, что бывало и так, когда отнимали продотряды всё, что было. Но говорить об этом не стал. Народ и так озлоблен, и пытаться успокоить мужиков тем, что не всё разграбили – идея не из лучших.

Лето прошло, начались первые холода. Все полевые работы были закончены, готовились к зиме. Мы с мужиками ходили в лес, заготавливать дрова. Вместе оно сподручнее. Валили старые деревья, тут же очищали их от ветвей, складывая те сразу на подводу, затем приходил черёд стволов: высокие распиливали и тоже грузили в телеги. Дальше уже тащили в деревню, где и распределяли по домам. Раньше-то каждый сам заботился о дровах, только одному много ли удастся заготовить? Так что решили объединиться и не прогадали.

Сегодня мы с утра кололи дрова, растущая поленница радовала глаз. Ничего, перезимуем. Может, и не так сытно, да хоть в тепле. Днём солнце ещё припекало, я скинул рубаху, бросил её на лавку. Стёпка крутился рядом, собирал колотые дрова и складывал их.

– Надо бы зерно из амбара в дом перетащить, – неожиданно сказал отец, присевший отдохнуть.

– Зачем?

– Покражи боюсь, – нахмурился старик.

– Кто же из наших решится у соседа украсть? – удивился я.

– Ты мал был, не помнишь, случалось уже нам голодать. И тогда ни соседей, ни друзей не осталось. Народ с голодухи тащил всё, что мог и откуда мог. Не стоит испытывать судьбу сызнова.

– Будь по-твоему, – согласился я, отцу всяко виднее. Да и мне, попаданцу, эта жизнь ещё в диковинку.

Покончив с дровами, перетащили лари с зерном в избу. Дом у нас был большой, просторный. Широкие сени, откуда шла дверь на просторную кухню с настоящей русской печью, поставленной так, чтобы обогревать все комнаты. Наша спальня и отца. Дети спали на печи. Под полом кухни примостился погреб, куда при желании, можно было сгрузить продуктов на две зимы сразу. Там стояли вместительные ящики для овощей, полки для сметаны и сыра. Избушки других в селе были куда как меньше. Лишь дом Данила и Панаса не уступали нашей хате.

Не раз приходила мне мысль как-то упростить нелёгкий быт. Там, в своём времени, я закончил институт, став инженером-механиком. Поступил поздно, в тридцать один год. После школы моей жизнью и страстью стал спорт. Голову кружили первые успехи. Только потом пришло понимание, что нужна нормальная профессия, та, что прокормит до старости. Идти тренером – морока. Во-первых, всё равно образование получить надо в физкультурном институте, а во-вторых, зарплата у тренеров не ахти какая. Видел я, как мотается наш Сергей Михайлович вечерами по секциям, чтобы семью обеспечить. Не хотелось мне такой судьбы, потому и пошёл учиться на инженера.

Задумок у меня было много, только ни инструмента, ни материалов под рукой не было. Тут и об электричестве ещё речи не шло. Керосиновыми лампами, да свечами дома освещали. Воду с колодца таскали. Нужник во дворе.

Но я был уверен, немного обживусь и найду способ, как сделать жизнь семьи чуть легче и проще.

Быт затягивает, вскоре смирились все с произошедшим. Ходили в лес: бабы собирали грибы, старались засушить побольше на зиму, засолить, мы же занимались сбором кедровых орехов. И в морозы развлечение полузгать их, и пользы от кедра немало. Старики искали чагу – древесный гриб от всех болезней.

И всё, вроде, успокоилось. Не ждали мы больше перемен или новых поборов. Но судьба распорядилась по-своему.

Глава 9

Осенние ночи особенные. Тишина. Стихли песни птиц, умолкли сверчки и лягушки, извечные ночные «оркестранты», кажется, даже деревья стараются не шуметь листвой. Небо становится прозрачным, будто хрустальным. Звёзды сияют близко, руку протяни – и скользнёт в ладонь драгоценная жемчужинка.

– Ты чего в дом не идёшь? – Показалась на крыльце Даша, укутавшаяся в шаль.

– Воздухом дышу. Хорошо-то как.

– Да, – кивнула жена, – красиво у нас.

Она поёжилась под пронизывающим ветром, я обнял её и повёл в дом. И правда, давно пора ложиться.

Когда ночь уже торопилась к близкому рассвету, по деревне стали брехать собаки. Вот загомонила одна, за ней другая, и в каждом дворе псы начали рваться с цепей. Значит, в деревне чужаки.

Накинув телогрейку, я собрался во двор.

– Погоди, – отец прихватил старое ружьё, хранившееся у него в комнате, – вместе пойдём.

Наш пёс, Алтай, рвал цепь, заходясь в хриплом лае. Слышался стук копыт.

– Э, да тут банда целая, – придержал меня отец,