Гаремник. Книга первая - Владимир Геннадьевич Поселягин

жутко голодной была. А спел за время операции шесть песен, разные, и девчата внимательно слушали, им явно понравились. Я потом, с наглой улыбкой сообщил что песни мои. Сочиняю иногда на досуге. Вообще голос у Гены замечательный, не Магомаев конечно, но не сильно хуже. В прошлом теле я некоторые песни голосом не вытягивал, а тут легко.

Это ещё не всё, я закончив с рукой, всё, даже рубцы красиво нарисованы с грубыми следами швов. Я занимался телом, доводил до идеала. А это не выращивать утраченные участки тела. Быстрее. Если проще, всё, от кончиков пальцев ног, до паха, я довёл до идеала за эти трое суток. А вот выше, уже позже. Питаться приходилось отдельно, чтобы те не видали сколько я ем, а это много, по убыли припасов можно увидеть. Кстати, Гена курил, я же такой привычки не имел, и лёгкие почищу от никотина, пусть немного, но он там был. Вода уже по грудь была, я держал в одной руке лампу. В другой сидор и медицинскую сумку, содержимое мочить не хотел. Ладно в вещмешке банки с консервами, но были ещё и сухари ржаные. Руки затекали, но терпел, и шёл дальше пока не увидел очередное место обороны туннеля, пулемёты на станках, накрытые чехлами, бойницы, и тут оборона создана, прошёл их и к стене вышел. Ну не плотная дверь понятно, раз вода проникла, однако стал разбираться как открыть. Лампу подвесил под потолок. Там крючки были для чего-то, шесть штук. Вещмешок и сумку с медикаментами на пулемёты положил. Сканер показал, как вскрыть дверь, и вода особо не помешала, но пришлось приложить немало сил, навалившись плечом на дверь, но та ушла в сторону. Хватило выбраться, и осветить лампой затопленный зал. Тут кстати мне по шею, едва до дна доставал. Пусто, только доски, мусор и вздувшиеся трупы плавали. Вид привычный, так что вернувшись за вещами, руки отдохнули, щупая дно перед собой, а-то то кирпичи, а то и завалы попадались, двинул к одному из выходов, вроде тот повыше. Угадал, прошёл арку, в другой зал и чем дальше, тем меньше воды. А я пытался сориентироваться, понять где нахожусь. Пока не опознавал. Тут всё так одинаково.

— Стой, кто идёт? Стрелять буду, — раздался слабый голос неизвестного. Главное не на немецком, а на русском произнесено было.

— Военврач Караваев. Представьтесь, боец, — приказал я, а в ответ услышал плачь.

Я уже вышел из воды, отряхиваясь, да и так мокрый весь, даже пилотка, когда нырял, чтобы рычаг запорного устройства повернуть, а тут холодно, но плетение климат-контроля помогало, так что освещая себе дорогу подошёл к неизвестному. Это был боец. В красноармейских шароварах, исподней рубахе, лежал на дырявом матрасе, видимо сверху спустили, накрытый немецким френчем. Рядом действительно немецкий карабин лежал. Поставив лампу на кирпичи рядом, вещи сложил, и стал осматривать бойца. Молодой, но сильно измождённый и ослабленный. Сняв повязки, осмотрел, качая головой. Дальше достав из вещмешка кусочек сухаря, надломил, и дал, за щёку ему убрал, велел не жевать, а сосать, серьёзно принимать еду ему рано. И пока тот сосал, я каждые десять минут давал тому по глотку воды сделать, сам же занимался ранами. Все три лёгкие, но две воспалены. На живую чистил и шил, тот терпел. Причём целительскую опцию не использовал. Там материал из тела брался, а желудок пустой. Непонятно в чём душа держится, поэтому только диагностика. Три раны я почистил, у одной всё же убрал воспаление, по краешку прошёлся, но теперь уверен, что боец выживет. До этого его состояния меня беспокоило. Вот так напевая, расспрашивал. Узнал, что он тут в дозоре, однако никто так и не приходил. Молодец, пост не покинул. Заодно узнал где искать наших и что это за катакомбы. А тут наверху казармы Сорок Четвёртого стрелкового полка Сорок Второй стрелковой дивизии. И да, командиром у бойца майор Гаврилов был. Сообщив тому что попал в Крепость по тайному подземному туннелю, так и покинем эти места, явно порадовал, обещал, что обязательно его заберём. Тем более мимо не пройти. Оставил ему половинку сухаря, велев также сосать, это силы поддержит, и собравшись, уверенно двинул дальше.

Наши на меня сами вышли, думали немцы, нагло с фонарём идут, но познали своего. Я препоясан командирским ремнём был, с кобурой, танковый комбез, пилотка. Вид не такой зачуханный как у других. С водой из-за затопления катакомб уже проблем не было, а вот с припасами, были. А так наши в трёх залах сосредоточились. Там баррикады, держали оборону, а всего их было четыре десятка. Причём ходячих всего семнадцать, включая самого майора Гаврилова. Знакомиться не нужно, Гена до войны встречался с ним, когда на дежурство в Крепости заступил. Шапочно знакомы. Так что описал что и как есть, явно того возрадовав, сообщил, что знал по нашим, куда армии отошли, явно расстроив. Дальше покормив бойцов, понемногу, вскрыли банки, сухари доставали, вещмешок я уже передал. Кормили понемногу, некоторые неделю не ели, скелеты ходящие, вот самых крепких отправляли дальше, искать выживших и сносить сюда, а я занимался ранеными. А те в таком состоянии, я не был уверен, что спасу часть, просто не успею. Тем более все до одного простывшие, а у двоих выявил пневмонию, хрипы слышал. Занимался самыми тяжёлыми, не давая уйти за кромку. Занят так плотно был, что до кофра, и чтобы во внутренний двор Крепости выйти, забрать пистолет и фонарик, руки не доходили. А пока оживающие бойцы сносили тех, кто не мог ходить, с трудом вчетвером одного несли, насколько ослабели, к тому первому бойцу, тот терпеливо ожидал. Сам я врачевал при пламени свечи, из хранилища, а лампой бойцы пользовались. Более того, дойдя до открытой двери, те уносили раненных, которых я уже обработал, дальше по тоннелю. Всех этой ночь, не заберём, раненых много, и что уж говорить, сил чтобы вынести всех, просто нет.

— Значит будем партиями выноситься, — решил Гаврилов, тут я в его подчинение перешёл, на что смотрел нормально.

Бойцы отдыхали, и носили раненых, накапливая в туннеле. В два приёма до конца туннеля, до выхода наверх. Потом за остальными. Кипятили в котелках воду, туда вываливали мясо из консервов, бульон мясной получался, однако даже его сильно разбавляли, как бы желудки не скрутило, однако за ночь, двенадцать раненых, включая первого встречного мной бойца, перенесли. Кстати, боец тот, красноармеец Торжков, девятнадцать лет, прошлой осени призыва, земляк из Казани.