Привкус хрома - Ник Тремор

— Помолчи, — сказал Акутагава, бросая взгляд в зеркало заднего вида.

— Ты... Ты всегда мне напоминал автоматон с рынка... Такую эмоционально... Туповатую куклу, но исполнительную и... Надежную... А тогда... Впервые... Ты вёл себя как нормальный человек... Показывал... Хоть какие-то эмоции...

— Ты специально наводишь драму? Умирать что ли собрался?

— Вот как сейчас... — прокряхтел Кевин в ухмылке. — Я чувствую... Бля, знаешь... Я просто хотел... Хотел...

Машина съехала на обочину и остановилась. Кевин лежал с закрытыми глазами и часто дышал хрипевшей грудью. Акутагава сжал руль и, не оборачиваясь, спросил:

— Что ты хотел, Кевин?

— Я хотел... Просто... После работы... Сладко дунуть...

Кевин обмяк с приоткрытым ртом застывшим в какой-то мечтательной улыбке. Повисла тишина, прерываемая только ритмичными щелчками поворотника.

003 ЧЕЛОВЕК В МАСКЕ ТАКА

Джейсон склонился с кровати и вслепую выдернул из-под нее пустую утку. Его вырвало белесой, вязкой жижей, которую давали ему на завтрак — что-то вроде безвкусного протеинового коктейля, обогащенного витаминным комплексом. От изгиба и сокращений живота по всей спине наплывом прошла острая боль, будто бы разошлись швы вдоль имплантированного позвоночника и он чуть оторвался от кожи. Помутилось в глазах. Джейсон застонал и сдавил дозатор синтетического морфия. Через десять минут он провалился в тупой, тяжелый сон — точно ударившись об стену головой.

Ему снилось, как он стоит перед зеркалом и смотрит в собственное отражение, которое двигается вместо него самого. Себя настоящего он не мог заставить даже моргнуть глазами. Настоящего ли? После установки лиминала границы между вымыслом и реальностью стёрлись; его личность, состоявшая из набора определенных характеристик, расширилась до пределов его воображения. Теперь он мог быть кем угодно: оползнем, червем, кислотным дождем, многоликим демоном или ослепляющей десницей Господа. И в то же время он был никем, пустым сосудом, который Вон называл в разговорах с Дадзаем «буферной зоной». Отражение подняло руку с ножом и приблизило к горлу. Сначала кожа не поддавалась, и лезвие просто терлось об нее как затупленный нож об кожицу помидора; затем рука с нажимом вдавила лезвие — и на шее проступила тонкая полоса крови.

Он не знал, какое сейчас время года, не знал, как давно находится в этом испытательном комплексе. Здесь не было никаких окон — только проекции леса на стенах, которые показывали то лето, зиму. Джейсон иногда пытался выведать информацию у медсестёр, но они с ним не разговаривали.

— Господин Дадзай запретил говорить с вами, — одинаково отвечали они как по заученному формуляру.

— Что изменится оттого, что я узнаю какой сейчас день недели? Это бессмысленно.

— Я не могу говорить с вами, извините. Вопрос безопасности.

Этот «вопрос безопасности» был скорее риторическим. Джейсон быстро усвоил это. Никто не знал, о какой или чьей безопасности шла речь, но все повторяли одно и то же: медсестры, уборщики и охрана боялись сказать даже лишнее слово. Иногда приходил Вон и проводил беглый осмотр Джейсона, но, в отличие от остальных, он вообще ничего не говорил и выглядел всегда угрюмо.

— Что, док, когда уже будем покорять мир? — отшучивался Джейсон, пока Вон проводил каким-то холодным стальным инструментом по его спине. — Я знаю, вы не особо разговорчивый человек. Я на самом деле тоже. Но когда проводишь столько времени в сраном бункере, где никто не может даже сказать о том, какой сейчас день, становится не по себе. Слова сами лезут наружу, понимаете?

Но Вон словно ничего не слышал. Он делал то, что ему было нужно, и так же молча покидал палату.

Других солдат Джейсон тоже не встречал, хотя знал, что их должно быть в этом комплексе около десяти — столько людей с ними летели на самолете. Где они теперь? Что с ними стало? Джейсон многое бы отдал, чтобы просто поговорить с кем-нибудь, кто не будет отвечать ему односложными фразами о безопасности. Но это было невозможно. Так шли дни, измеряемые от завтрака к завтраку, и ничего не менялось, пока однажды случайно не сработал имплант.

Это случилось очередным утром. Медсестра зашла в палату, поставила на прикроватный столик еду и стала подготавливать раствор для капельницы. Джейсон, сходивший с ума от одиночества, как обычно попытался завести с ней разговор — точнее, монолог, который заменял ему полноценное социальное взаимодействие.

— Погода сегодня хорошая, не так ли? Ещё вечером шёл снег, а теперь вот солнце во всю греет. Природа удивительна, — говорил он, глядя в стену, где проекция летнего леса показывала столп света, выходивший из-за густых елей. — Все молчите, дорогуша... Раньше мне казалось, что слова совсем обесценились, что люди размениваются ими как пустыми фантиками, а теперь наоборот, кажется, что они стали на вес золота... Не находите, кстати, странным это выражение? Золото ведь весит не так много?..

Медсестра молча сменила инфузионный мешок