Рубиновый рассвет. Том I - Евгений Неволин

Здоровяк, с перекошенным от боли лицом, попытался отползти, но Гилен прижал его сапогом к земле.

— Нет, нет, нет… мать твою, я всё сделаю! — булькал он, но лезвие уже скользнуло по его груди, выводя вторую руну — «Дарк» (Боль).

Молчаливый, с безумием в глазах, лишь шептал:

— Ты… ты не человек…

— Нет, — согласился Гилен, вырезая на его груди третью руну — «Зур» (Отчаяние).

Гилен встал в центр круга, ощущая, как тьма сгущается вокруг. Он поднял руки, и слова древнего заклинания полились с его губ, тяжелые, как свинец, острые, как лезвие.

— Хар-Гаал (Имя Крови).

Кровь в рунах закипела. Она поднялась в воздух, превращаясь в багровый туман, сгущающийся в шар перед Гиленом. Тела жертв дергались, их кожа сморщивалась, глаза выгорали, становясь пустыми, как у высушенных рыб.

— Что… что ты сделал?! — захрипел тощий, но его голос прервался, когда кровь вырвалась из его рта, присоединяясь к туману.

Здоровяк завыл, его пальцы скреблись по камням, но плоть уже отказывала.

— Пожалуйста… нет…

Молчаливый шептал что-то, но его губы рассохлись, слова умерли.

Тени вокруг шептали, смеялись, плакали.

— …он взял…— …отдайте ему…— …он придет за остальным…

Туман сжался в плотный шар, пульсирующий как живое сердце, и с резким свистом вонзился в грудь Гилена.

В первый момент он почувствовал лишь ледяное касание, будто в тело проник морозный ветер. Но через мгновение огонь разлился по венам, выжигая все на своем пути. Его кости затрещали, не выдерживая натиска древней силы - не ломаясь, а перестраиваясь, становясь плотнее, крепче. Сухожилия натягивались как струны, мышцы вздувались и сжимались в судорогах, кожа горела, покрываясь кровавым потом, который тут же впитывался обратно.

Кровь густела в его жилах, становясь тяжелой как ртуть, темной как старая медь, сильной как расплавленный металл. Он чувствовал, как она перестраивает его изнутри - каждая клетка кричала от боли трансформации. Сердце билось так сильно, что казалось - вот-вот разорвет грудную клетку. Зубы сжались до хруста, ногти впились в ладони, оставляя кровавые полумесяцы.

И вдруг - тишина.

Боль отступила так же внезапно, как и пришла. Теперь он чувствовал мир иначе:

Кровавое зрение раскрылось перед ним как новый орган чувств. Каждый человек в радиусе ста шагов светился аурами жизни - мерцающими, пульсирующими, умирающими и рождающимися с каждым ударом сердца. Он мог видеть страх в дрожащем свечении, злость в багровых всполохах, даже ложь в неровном мерцании.

Контроль крови стал таким же естественным, как дыхание. Мелкие порезы на руках затягивались сами, будто по мановению невидимой нити. Пальцы сжимались - и из-под ногтей вытягивались тонкие кровавые когти, острые как бритва, прочные как сталь.

Физическое превосходство наполняло каждую мышцу. Он знал - теперь может бежать быстрее, бить сильнее, не уставать дольше. Его тело стало оружием.

Но внешне - ничего не изменилось. Тот же высокий, худощавый мужчина в потертом плаще. Только глаза... если бы кто-то посмотрел сейчас в его рубиновые глаза, то увидел бы в них что-то древнее, что-то голодное, что-то не совсем человеческое.

Гилен вдохнул полной грудью, ощущая новый голод, новую силу, новую цель.

"Это только начало", - подумал он, а где-то в глубине сознания что-то древнее радостно зашевелилось в ответ.

Глава 4

Порт Аль-Дейма встретил Сайлоса де Сильва ледяным ветром, который пробирался под одежду, и едким запахом гнилой рыбы, смешанным с железным привкусом крови. Где-то вдалеке скрипели блоки, поднимая грузы, а цепные псы глухо рычали на скованных кандалами пленников. Стук деревянных колодок по промерзшему камню, хриплые крики надсмотрщиков, плач измученных рабов — всё сливалось в один непрерывный гул отчаяния.

Сайлос сдержанно прикрыл нос тонкими пальцами в чёрной перчатке, не подавая виду, насколько ему противна эта вонь. Его холодные серо-голубые глаза за стёклами очков методично скользили по толпе, отмечая каждую деталь. Наёмники с "Жгучей Мэри" грузили ящики с ромом, переругиваясь похабными шутками. Двое стражников в синих плащах с гербом Аргентайна волокли за волосы молодую девушку — очередную партию для Ледяных шахт. И... он.

Тот самый "Рубин" — странный тип в круглых чёрных очках, кутающийся в поношенный, но тёплый плащ. Его движения были осторожными, будто каждый шаг давался с усилием, а чёрные с синим отливом волосы растрепал ледяной ветер. Сайлос заметил, как Гилен прошёл мимо дверей таверны "Трезубец Зартукса", даже не замедлив шаг, будто эта дыра его не интересовала.

"Любопытно, — подумал Сайлос, доставая свой чёрный кожаный блокнот и делая несколько заметок. — Почему он не зашёл?

Закрыв блокнот, Сайлос резко развернулся и направился вглубь города. Ему нужно было найти братьев из Ордена — если этот Рубин действительно связан с Горлом, то он либо ключ, либо угроза. И в любом случае... он станет делом Сайлоса.

Сайлос шагал по узким улочкам Нижнего города, где снег смешивался с грязью, образуя противную жижу, хлюпающую под сапогами. Тени смыкались над головой — кривые, покосившиеся дома, казалось, нависали над проходом, готовые в любой момент рухнуть. Он свернул в особенно неприметный переулок, где даже дневной свет едва пробивался сквозь нависающие крыши.

Там, в глубине, стоял ничем не примечательный дом с облупившейся краской и покосившейся дверью. Сайлос постучал — три коротких удара, пауза, затем два резких.

— Лед не тает под пером, — произнёс он тихо, но чётко.

Дверь приоткрылась, пропуская узкую полоску тусклого света. Сайлос вошёл внутрь.

Комната была затемнена, лишь несколько свечей отбрасывали дрожащие тени на стены. В воздухе витал запах старой бумаги, воска и чего-то ещё — металлического, как холодное железо.

Пятнадцать фигур сидели за длинным столом, их лица скрывали капюшоны, но Сайлос знал — каждый из них был мастером своего дела. Они не шевелились, не переговаривались, лишь следили за ним. В их молчании чувствовалась мощь, за каждым — годы охоты на нечто, что обычные люди даже не осмеливались назвать.

Сайлос почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он был среди равных. И это одновременно обнадеживало и пугало.

Сайлос скользнул в отведенное ему место за длинным дубовым столом, его пальцы на мгновение коснулись серебряного пера, выгравированного на столешнице — безмолвное приветствие, принятое среди братьев. Из темноты раздалось несколько ответных шепотов:

— Перо режет правду.