Мангуст. Тени Аурелии. - Анна Табунова

магии. Этот шум постоянно нарастал… Все больше… и больше… Щелчок, и наступила мертвенная тишина, оглушительная, как вакуум после взрыва. Ни боли, ни гула, ни чувств. В этом блаженном, пугающем забвении послышался шепот, одновременно старый и молодой, мягкий и грубый:

«Так звучит мое забвение… Я та, кто оставляет после себя пустоту… Кто идет за войной… Готовит почву для смерти… Ты не нужна брату… Всего лишь сосуд… Для меня… Я подарю тебе небытие… Сотру твое имя… Развею суть…»

Слова эхом отзывались в голове… и с каждым сказанным словом что-то внутри истончалось, рассыпалось в пыль. Имя? Даже смутного отголоска не осталось в выжженной пустоте. Словно его никогда и не было. Суть? Там, где должны быть воспоминания, чувства – зияла черная дыра, затягивающая все, кроме боли и вбитых догм. Уроки. Дрессировка. «Терпи. Боль – очищение». Но терпеть что? Саму себя, растворяющуюся в этом небытие? Сейчас была только ОНА. Этот всепроникающий шепот, заполнивший вакуум, оставленный болью. Он был… спокойным. Уверенным. Как закон природы. Как истина. В липком растворе забвения, в бесконечных циклах боли и пустоты, смыслом было… «Служение Опиавусу!»

«Слепое дитя… Ты – расходник… Брат жаждет лишь мою силу…»

Верно… Его Светлости нужна Воратрикс. Управляемая, контролируемая. Культ Воли Изобилия. Они создали меня. Они дали цель.

«Ложь… Ты – инструмент. Выброшенный, когда сломаешься…»

Ее голос нарастал, и мука вернулась. Взрывная, рвущая изнутри. В нервах, в костном мозгу, в самой ткани мысли.

«Знаешь, сколько было таких до тебя? Множество!»

Между вспышками агонии мелькали обрывки чьих-то воспоминаний: холодный камень пола казармы, сдавленный плач, запах гари… – и тут же, словно кислотой, их вытравливала «ее» зеленая ярость, оставляя лишь выжженную пустоту и навязчивый рефрен: «Служение Опиавусу! Служение Опиавусу!»

«Не борись… Прими! Это Я! Моя сила в тебе! ТВОЯ сила!»

Тело в растворе дернулось, неконтролируемо. Мышцы свело судорогой. Холод сменился жаром ядерного распада. Глаза закатились. Уже не шепот, настойчивый визг:

«Дай мне контроль! Я покажу им твои страдания!»

Разум раскалывался на части, а сил удерживать его почти не осталось. Внутри бушевала гроза. Синие прожилки молнии проступили на руках, груди, шее, образуя на коже замысловатые кровоточащие узоры. Моя электрическая магия настойчиво требовала выпустить ее из тела. Раствор, некогда прохладный и тягучий, превратился в кипящее масло.

«СДАЙСЯ!»

Сдаться? Меня создали с целью служить, тренировали терпеть, учили принимать… «Боль – очищение». Если Культ требует жертвы – я стану ею.

Под головой и поясницей ощутилась блаженная прохлада, тело потянуло вверх из бурлящего раствора. Горящую кожу приятно холодил воздух вне чаши. Сквозь гул боли – бархат голоса:

– Молодец. Ты выдержала, – сказал словно удовлетворенный мастер, нашедший наконец подходящий ключ к упрямому замку.

Выдержала? Жрецы не хвалят гибридов. Кто это? Чьи руки держат меня? Твердые. Незнакомые. В них так спокойно…

– Умница. Я горжусь тобой, – ладонь погладила мои мокрые волосы. – Но мне нужна твоя помощь, дитя. Поможешь?

«Все-е обман…»

Судороги стихли. Внутри – поток чужой энергии. Теплый. Сладкий. Липкий. Медовая магия, обволакивающая, приторная до тошноты. Она заполняла трещины, гасила пожар в нервах, но где-то в глубине, под этой сладостью, я смутно ощущала липкую, ненасытную пустоту, тянущую в себя все тепло. Веки открылись.

– Узнаешь меня?

Никогда не видела… Но смуглая кожа, пшеничные волосы, золотые глаза. Они манят, кажутся родными… Только Он – мой повелитель.

«Он –Тюремщи-ик…»

– В-ваша… Светлость…

– Я – больше, чем титул. Но без тебя – бессилен, – златые очи смотрели в душу. Они светились теплом и… хищной жадностью величия. – Голос в твоей голове… одна из дочерей Создателей – Воратрикс. Ее суть – опустошение и стирание всякого смысла. Она ненавидит меня. Желает разрушить весь наш хрупкий Порядок. Сдержишь ее?

Челюсти свело судорогой, в висках застучал яростный шепот Воратрикс:

«Лже-е-ец…»

Больше чем ненависть, сильнее страха – инстинктивный спазм отвращения, и тут же вбитая годами дрессуры мантра: «Сестры – Зло. Ты – Инструмент Порядка. Чувства – Слабость». Кивок. Он просил помощи!

– Хорошо, – его глаза, вспыхнувшие голодом, скользнули по рукам, шее, где зияли синие кровоточащие узоры. – Я помогу тебе, но для этого примешь клятву? Ритуал верности?

Кивок. Снова и снова. Восторг. Честь.

«Ра-а-быня…»

Нет. Я – инструмент Порядка. Холодная тяжесть на коже вдруг стала явственней на контрасте с его магией. На миг в душу прокрался леденящий ужас, сжимающий горло. Веки дрогнули, я впилась взглядом в золотые глаза, и ужас тут же был смыт волной слепого восторга от Его внимания, от Его трепета… ко мне?!

Он медленно опустил мое тело на холодный каменный пол. Мерцающий свет ламп выхватывал из полумрака Его фигуру. Я замерла, дрожа не от холода, а от предвкушения чести. Его Светлость склонился надо мной, и бархатистыми пальцами коснулся моего запястья – там, где пульсировала синяя молния.

– Доверься, – Его голос был тих и мягок, но каждое слово врезалось в сознание. – Это твой путь к силе. Во имя Порядка.

Кончик пальца засветился ослепительным золотом. Началось… Не боль. Холод. Глубокий, пронизывающий до костного мозга. Движения по моей коже были невозмутимо точны. Его касания оставляли след – не кровь, не ожог, а линию чистого, светящегося золота. Оно впивалось в плоть, проникая глубже, чем иглы жрецов. Я чувствовала, как каждая золотая черта становится ледяным гвоздем, вбитым между моих нервов, в саму ткань магии, что бушевала во мне минуту назад. Воздух вокруг наполнился запахом озона и статическим треском – моя электрическая сущность бессильно буравила наложенные оковы.

«Кл-е-етка…» – пронесся где-то в выжженной пустоте голос Воратрикс. Слабый, как шепот умирающего.

Опиавус вел линии по предплечью, к плечу, потом перешел на ключицу, шею. Золотые змеи сплетались в сложный узор, повторяя и закрепляя те синие кровоточащие прожилки, что проступили во время агонии. Каждое прикосновение было пыткой холодом, но я стискивала зубы. «Боль – очищение». «Служение Опиавусу – высшая честь». Его магия текла через меня, сладкая и липкая, приглушая ледяное жжение рун, заливая трещины в душе ложным теплом.

Наконец, последняя линия замкнулась где-то у основания позвоночника. Золотое свечение на мгновение вспыхнуло так ярко, что стало больно глазам, осветив каменные стены и перекошенное от страха лицо жреца в тени.

А затем свет начал блекнуть. Как угасающие угли, золотые линии теряли свой царственный блеск. Цвет менялся, перетекал, как вода. Из ослепительно-золотого в тускло-желтый, потом в бледно-зеленоватый оттенок… и наконец остановился на холодном, мертвенном сине-голубом. Цвет моей магии. Цвет моих молний.

Его Светлость отстранился, рассматривая свою работу. На его лице играла тень удовлетворения