Укок. Битва Трех Царевен - Игорь Резун

После этого Людочка обрела стойкий ночной кошмар о замуровании заживо, а баптист через полгода повесился в алкогольном бреду. Завод же расформировали как неприбыльный и сами сломали на бросовый кирпич.

…Самолеты, в которых она иногда летала в юности, садились на ВПП с поврежденным шасси, у соседей по креслам ломались вставные челюсти и отказывали слуховые аппараты; поезда, в которые она покупала последний билет, неизменно сходили с рельс — правда, только локомотивы, которые успевали затормозить. Однажды на перегоне под Красноярском два вагона, в одном из которых Людочка оказалась блокированной в туалете заевшим замком, самопроизвольно отцепились да покатились назад — под уклон; они бы рухнули в реку, если бы их не остановила сошедшая с гор снежная лавина. Даже автобусы, скромные трудяги серых будней, безропотные «луноходы» ЛиАЗ-677-Б, рожденные на свет в один год с советским механическим покорителем Луны, и те не выдерживали этой кармы. Если в салон заходила Людочка, то на следующей остановке либо заклинивало двери, либо в них появлялся билетный контроль, творя скорый суд над всеми безбилетниками.

Столовые, в которых иногда питалась девушка, отделывались банальнее всего — их просто вскоре на месяц-другой закрывала СЭС.

Поэтому Людмила не летала самолетами, не ездила поездами, избегала дальних маршрутов и электричек, не спускалась под землю — в метро, питалась только дома, в комнатке общаги, а путь от нее до работы преодолевала исключительно пешком, лютой зимой — краткими перебежками от подъезда к подъезду.

И еще была у нее удивительная особенность, потрясающая всех, кто впервые с этим сталкивался. На больших, матовой белизны и стальной крепости ступнях Людочки буквально горела обувь. Испанские, подаренные сокурсниками, туфли; добротные сапоги Тырнаузской швейной фабрики, купленные на первую стипендию; выделенные как матпомощь ленвестовские ботиночки; самостоятельно приобретенные сандалии и сабо — все это разваливалось, теряло каблуки, утрачивало платформу, разлезалось на третий-пятый день носки. Однокурсники даже как-то затащили девушку на выставку «ЭкспоСибОбувь», подведя к стенду хваленой немецкой Salamander, и добродушный немец, вскрикивая: «Oh! Was ist loss! Das ist fantastish Gross! Ja, schone, naturlich!» — долго примерял на нее убойные горные ботинки AlhtyBigTrauder 6669 XXL, а потом попросил «немного пройтись». Глаза немца вылезли на лоб, когда на шестнадцатом шаге подошва одного ботинка осталась на ковре, а второй раскрылся, как трасформер, со звоном выпустив скрученный узлом супинатор. И в этот момент по необъяснимым причинам сзади обрушился целый стенд с обувью; стендист дал друзьям Людочки по пятьдесят долларов и попросил больше не приводить сюда «эту schene фроляйн».

Поэтому Людочка чаще всего ходила босиком — дома, в магазин за хлебом, на работу летом, — позволяя себе иногда надевать что-то типа китайских кед, которые рвались лоскутками, но пока держались. Благо работа не требовала соблюдения никакого дресс-кода. Швабра, тряпка, ведро и немного хлорки.

Закончив обучение на факультете дошкольного воспитания Новосибирского пединститута, Людочка какое-то время, недолго, поработала в детсаду, потом заочно окончила Университет искусствоведения, к тому времени счастливо возникший из местного профтехучилища работников культуры, и нанялась на полставки ухаживать за останками так называемой принцессы Укок, размещенными во временном пуленепробиваемом саркофаге, в комнате за стальной дверью с двумя кодовыми замками, на третьем этаже Института археологии. Обязанностью Людочки было следить за температурными и влагоопределяющими датчиками в комнате, протирать салфеткой сам саркофаг. На остальные полставки она мыла полы на всем третьем этаже института.

Простая кемеровская девчонка, понимавшая, что уголь — не грязь (которая не существует, как правило, вне людей, а червится лишь глубоко внутри), что он въедается в тело на всю жизнь и с этим можно жить; видевшая однажды, как в бане отец обнимает голую мать своими пальцами с уходящими под ногти угольными морщинками, такими глубокими, что их черноту не смыть и не отпарить ничем; знавшая эту нехитрую и мудрую изнанку жизни, она к своим двадцати семи годам не завела ни детей, ни любовника, ни мужа. Первый сексуальный опыт случился на выпускном, в каком-то дворе, после полстакана плохо разведенного спирта. Она вдруг с изумлением увидела себя уже без джинсов, и даже трусиков, с неприлично белыми ногами-макаронинами, раскинутыми как-то совершенно неестественно. Через нее бы прошли все, ибо Людочка отключилась почти сразу, даже оргазм испытав в алкогольном полубреду. Но спасло ее то, что первый партнер Ленька Ковригин оказался все-таки человеком и, поднявшись с нее, даже толком не застегнув штаны, тут же разлохматил о скамью пустую бутылку, заорав истово: «Сукибляпопишу любого!» — а потом с «розочкой» в руках сдерживал напор пьяных корешей как раз до приезда милиции, которая и упекла Леньку на полтора года в колонию за пьяный дебош, злостное хулиганство и совокупность других грехов.

С Ленькой они встречались после его выхода из колонии. Раз пять. Потом Людочка уехала, и стало ей не до того. А потом…

Потом было суетливое существование, наполненное борьбой со стихией быта, в которой секс оказывался совсем не по формату, как задушевное «Полюшко» в эфире молодежной радиостанции. От безысходности была даже мысль податься в проститутки, чтобы получать гормоны регулярно, да причем с компенсацией. Но, во-первых, она не знала, куда позвонить, а во-вторых, скоро выяснилось, что презерватив нынче обязателен, и это меняло всю концепцию.

Так что ритуал, который она испробовала тем июньским утром, оказался разработан интуитивно и самостоятельно. Наслушавшись «умных» соседок по общаге, оштампившихся в паспорте уже на второй-третий раз, Людочка подошла к делу с чистой, незамутненной душой, слегка смущенной разве что ранними русскими переводами Карнеги. Ей говорят, что надо «броситься в омут любви, закрыв глаза»? Хорошо, подойдут мамины темные очки в пластиковой оправе. Ей твердят, что скользить надо по жизни легко, как по воде, — кажется, даже спорт есть такой, трансерфинг[12]называется — отлично! Она мыла полы босой и знала, как голая подошва восхитительно скользит по гладкому мокрому мрамору — как зимой на горке. И все это она, не постыдясь чудачества, как-то попробовала.

Половая гармония? Да уж точно, половая… Надо искать свет в человеке? Фонарь этот, такой миленький, из застекленного шкафа приемной, которую мыла… «Ищу человека», черт возьми! Недостаток общей сексуальности? Обычной ее одеждой были какие-то невообразимые балахоны почти камуфляжного цвета, покупаемые в секонд-хэнде, но недостаток сексуальности она восполнила дерзким, хоть и морально устаревшим купальником. А еще воображение подсказало: у любого рыцаря, отправляющегося в крестовый поход — за справедливостью ли, славой, любовью или Чашей Грааля, — должен быть свой флаг. А ее флаг — швабра с тряпкой…

Стихи она придумала сама.

И вот из всего этого, такого прекрасного и тщательно подготовленного Волшебства, в это утро вышел такой досадный оксюморон.