Симагин - Вячеслав Михайлович Рыбаков

— Какое именно чудо? — цепко уточнил Бероев.

— Месяцев через восемь после… после конференции… когда я избавился от симагинского… гипноза, иного слова не подберешь… я все подробно — насколько мог, подробно — вам описывал. По свежим следам. Добавить сейчас я… я вряд ли что-то смогу. У вас же должны храниться все мои отчеты…

— Я их просмотрел, — нетерпеливо сказал Бероев. — Ничего конкретного. Поэзы влюбленного в науку мальчишки. Мы начнем совершенствовать средства, которые присущи человеку неотъемлемо, — процитировал он по памяти. — Мы на пороге создания человека, которого нельзя будет ни обмануть, ни изолировать, ни запугать. Это скачок, сопоставимый лишь с тем, который совершила обезьяна, когда встала и высвободила руки. Чего только потом она ни делала этими руками — и мадонн, и клипера, и бомбы… Хотите уметь летать? Мне жаль, что из-за суеты и склок вы лишних десять лет не умеете летать…

— Вы лучше меня… лучше меня все помните… — выговорил Кашинский. У него перехватило горло от тоски по несбывшемуся прекрасному — но показать было нельзя. Потому что для этих — прекрасного нет. Они просто не понимают, что это. Они не любят, не грустят, не страдают. Не стремятся. Они только ловят, допрашивают и унижают. У них всегда все сбывается.

— Тут и помнить нечего, — сказал Бероев. — Что конкретно имелось в виду?

— Он не говорил… не говорил ничего конкретного.

— А может, вы умолчали тогда о конкретном? А, Кашинский? — прищурившись, спросил Бероев; как выстрелил. — Решили и с нами возобновить отношения, и Симагина не подводить. И нашим и вашим? Ласковый теля двух маток сосет?

Какой вы знаток русских пословиц, гражданин Бероев! Бероев даже осекся на миг, словно эта негромкая страшная фраза звучно ударила по ушам откуда-то из-за куста сирени, сверкающего, словно зеленый фейерверк, в лучах долгожданного солнца.

Надо быть более осторожным при этом подонке. Если начнут его раскручивать на предмет наших с ним бесед, он вполне может припомнить мою непроизвольную любовь к идиомам — и мои бывшие коллеги за милую душу состряпают настораживающий вывод о том, будто бы я намеренно и заблаговременно разыгрывал этакого русака. Он, конечно, сам по себе не смертелен, этот вывод, но как дополнение, как острая приправа — ух как сойдет, мне ли не знать.

— А теперь уже вынуждены держаться тогдашнего варианта, чтобы не всплыла ваша тогдашняя ложь? — взяв себя в руки, докончил Бероев.

Это неуязвимое и беспощадное чудовище может сделать со мной что угодно, с унылой тоской подумал Кашинский. Ничего ему не объяснить, ничего не доказать.

Если он вобьет себе в голову, что я соврал — значит, я соврал.

Он промолчал. У него начали трястись губы.

— Хорошо, — смилостивилось чудовище. Или сделало вид, что смилостивилось. — Давайте попробуем зайти с другой стороны. В общем контексте тогдашнего энтузиазма, тогдашних разговоров — что могло иметься в виду?

— Почти наверняка стимуляция так называемых латентных точек, которые якобы… якобы открыл Симагин, — стараясь, чтобы хотя бы голос не дрожал, ответил Кашинский. Он уже пожалел, что отказался сесть на солнце. Его бил озноб. — И он же… он же закрыл. То как раз был первый год, когда… когда начали носиться с этими… точками. Старик Эммануил… Вайсброд, то есть…

— Я помню, кто такой Эммануил Борисович, — уронил Бероев.

— Он, и Карамышев тоже, всерьез… всерьез предлагали их назвать симагинскими точками. То-то смеху было бы! — И Кашинский неожиданно даже для самого себя вдруг коротко, с поросячьим привизгом, засмеялся. Это было уже на грани истерики. — Чуть ли не четыре года их искали, время от времени даже… даже находили, пытались воздействовать. Считалось, что в них могут быть… могут быть сосредоточены… некие паранормальные возможности. Потом все… все оказалось плешью.

— Напомните, что это за точки, — потребовал Бероев.

— Ну, мне не очень просто так, в двух… в двух словах… — замялся Кашинский.

— Если уж вы поняли, то я пойму, — жестко сказал Бероев.

Кашинский стерпел и это.

Неторопливо и академично, стараясь хотя бы узкоспециальной терминологией уязвить неуязвимого владыку, он принялся рассказывать, одновременно сам не без ностальгического удовольствия припоминая и произнося в течение нескольких лет казавшиеся неоспоримыми истины, которые на поверку вывернулись таким же мыльным пузырем, как и вся жизнь.

Вполуха слушая слизняка и даже не стараясь вникнуть в детали, Бероев думал: нет, в домашних условиях Симагин этим заниматься не потянул бы. Дома у него такой машины не было и быть не могло. Это ясно. Надо, кстати, поинтересоваться у ментяр вот этим еще: не было ли найдено при обыске квартиры Симагина каких-то приборов, самодельных или ворованных из института, и если да, то потребовать немедленной передачи к нам для осмысления. И бумаги, бумаги все посмотреть. Ну, да ментяры — следующий пункт программы. Сразу отсюда.

И кстати сказать, бумаги и приборы — не только здесь. Он ведь мог решить, что он ух какой хитрый, и что-то оставить и даже припрятать у родителей в деревне, где ж это там… не помню… Надо узнать, когда он в последний раз ездил к ним в отпуск. Под Пермью, вроде… И тут Бероева бросило в жар.

Граница же рядом!!

— Ну хорошо, — сказал он. — А что говорят коллеги?

— Все… все говорят одно и то же, — развел руками Кашинский. — Давным-давно никто не видел и не слышал. Чем занимается теперь Симагин — никто… никто не знает. А дольше всего отношения поддерживал с ним — Карамышев… Карамышев. Но и он уже года три как… потерял бывшего друга из виду. Такое впечатление, будто… будто Симагин нарочито… да, нарочито обрывал все связи.

— Ах вот даже как. Послушайте, Кашинский… — задумчиво произнес Бероев. — Скажите мне простым и ясным русским языком. Я же помню ваши отчеты, в них такие же расплывчатые и трескучие фразы, как во всех лабораторных официальных планах и соцобязательствах. Усиление, повышение, всемерное развитие. Чего конкретно ожидали ваши лучшие умы от стимулирования этих латентных точек?

— Наша тематика в основном была… была медицинской. Соответственно… — Кашинский облизнул губы, и быстрое движение мокро отблескивающего острого кончика по блеклым пересохшим губам на мгновение сделало его не просто отвратительным, а отвратительным невыносимо. Бероева едва не стошнило. — Соответственно и ожидания концентрировались в области диагностики и тера… терапии. Вы, вероятно, недопоняли. Извиняюсь… Локация латентных точек, их развертывание… поиск, так сказать, чуда никогда не были среди официально… официально закрепленных за лабораторией тем. Симагин и Карамышев занимались этим, в основном, вдвоем, факультативно, посвящая в свои достижения только…