Война самураев - Кейра Дэлки

Минул еще один месяц, и пришел другой год, третий по счету эпохи Дзюэй. Обосновавшиеся в Ясиме Тайра не могли отметить его так, как полагалось при дворе. Пришлось позабыть о пирах, о Поклонении четырем сторонам света[74]. Даже музыканты из близлежащих деревень побоялись прийти в лагерь Тайра — но слухам, встреча с ними сулила несчастье. Воистину печальное получилось празднество в резиденции императора — грубой рыбацкой избе, которую расширили с помощью шатров и наспех пристроенных комнат.

Нии-но-Ама сильнее запахнулась в одеяние, спасаясь от лютого морского ветра, поддувавшего из-под ставен. Тростник и прибой, шелестя и шурша, будто звали ее: «Вернись, Токико, вернись к нам».

Внезапно взрыв хохота в другом углу комнаты прервал ее раздумья. Мунэмори, выпивший немало праздничного саке, потчевал всех, кто его слушал, крохами радостных вестей из столицы.

— …значит, государь-инок опять ушел в затворничество! Поделом старому кознедею. А Ёсинака, этот грубый варвар, имел дерзость писать мне «давайте сплотим силы против Ёритомо»! Как будто мы, Тайра, согласимся на такое бесчестье!

«А ведь ты почти принял его предложение, — усмехнулась в душе Нии-но-Ама. — Благо, твои полководцы настояли, чтобы Ёсинака явился к нам и присягнул Антоку на верность. Тот, разумеется, отказался».

— А битвы при Мурояме и Мидзусиме? Как мы гнали Минамото назад, до самого Хэйан-Кё! Сколько их полегло — многие сотни, не меньше!

«И почти столько же с нашей стороны, — подумала Нии-но-Ама. — Только нам это обойдется дороже. Вдобавок ни ты, ни Корэмори не желаете идти в бой — то-то пищи молве о воеводах, что отсиживаются в обозе!»

— Наши крепости в Ити-но-тани и Икута-но-мори почти достроены. Скоро мы снова поплывем к Фукухаре и окажемся на расстоянии удара от столицы. Пусть Минамото грызутся между собой. Нам же, Тайра, Новый год не сулит ничего, кроме победы.

«Наш мир раскололся натрое, — размышляла Нии-но-Ама. — Запад, может, и в нашей власти, но столица принадлежит Ёсина-ке, а восток — Ёритомо».

Ей, долгие годы проведшей среди смертных, было слишком хорошо известно, как порой гибельны гордыня и самоуверенность. В эти же тяжкие дни на пороге конца, когда удача оставила Тайра, менее всего подобало предаваться честолюбивым мечтам. Однако Мунэмори даже слушать ее не желал, и она не захотела попусту тратить слова.

Нии-но-Ама взглянула на дочь. Долгие месяцы скитаний состарили и изнурили ее. Кэнрэймон-ин сидела в углу с маленьким опальным государем, уча его игре на кото. Она клала пальцы на струны и показывала, как извлекать ту или иную ноту. Потом она попыталась подпеть игре и завела саибара о красоте Хэйан-Кё, но через несколько тактов расплакалась и не смогла продолжать.

Антоку обнял ее за шею.

— Все будет хорошо, мама-тян. Дядя Мунэмори так говорит. Нии-но-Ама прислонилась к хлипкой бамбуковой ширме, что едва сдерживала напор ледяного морского ветра.

— Вернись, Токико, — прошептал тростник. — Вернись в море.

— Не сейчас, — прошептала она в ответ. — Не сейчас.