Слабость плоти - Мастер_Угвей

...

— Я ненавижу вас всей своей душой, и с радостью бы свернул вам шеи до тех самых пор, пока не услышал бы заветный хруст… Однако знаю же, что вас, тварей, слишком много, чтобы получилось со всеми расправиться разом. В этом вы хуже самого дикого зверя — имеете стаю, но слишком горделивы, чтобы признать силу своих сынов и братьев. Считаете себя венцом творения, хотя практически ничем не отличаетесь от меня и прочих бездушных машин, выполняющих лишь ту миссию, что им вложили в голову, — холодный голос Ангрона хранил в себе тихую и спокойную угрозу, с которой говорил профессиональный убийца, уже выбравший свою новую цель.

Мы с Пертурабо стояли в стороне и рассматривали всё ещё связанного варвара, который даже с кое-как исправленным разумом вёл себя максимально агрессивно. Что и было особенно странно — вместо тщетных попыток устранить Гвозди, мы изменили их триггер, вызывающий боль при гневе, вот только он всё равно остался каким-то чересчур злым.

Мне пришлось буквально перепрошить дух этой машины и создать его практически с нуля из разорванных ошмётков, пока брат проводил тончайшую операцию с нанитами, чтобы вместо ярости, Гвозди старались приводить сознание к ледяному спокойствию. Работа с мозгом Примарха была слишком сложной задачей даже для нас, а потому мы смогли лишь слегка изменить принцип их работы.

И пусть Ангрон теперь вёл себя куда человечнее, горящий огонёк чистой ненависти всё равно сиял в его глазах. Гвозди не подавляли эмоции, и лишь «награждали» болью за малейший отход от гнева или спокойствия, как стало теперь, однако мы не ожидали, что брат даже в таком состоянии будет готов страдать, лишь бы чувствовать чистую ярость.

— Ты уже можешь строить связанные предложения, что уже хорошо. Да и спектр эмоций стал шире возможностей дикого зверя и вырос аж до уровня кровожадного варвара. Я считаю нашу операцию успешной, — не обращая внимания на негативную реакцию Ангрона, холодно ответил Пертурабо, сверяясь со всеми данными в когитаторе.

— Ничего лучше не стало. Я всё такой же раб собственного разума и идиотов, посчитавших себя достаточно умными, чтобы лезть менять его. Вот только вся шутка в том, что вы сами скованы цепями, куда более крепкими, чем у меня. Так как мне хотя бы достаёт осознанности увидеть собственную клетку с кандалами, пока вы считаете себя свободными. Лучший подарок, что вы могли бы сделать мне — это прекратить всю эту пытку, и просто убить меня. Быть может тогда я бы и нашёл спокойствие. Но нет, вы решили продолжить мою пытку.

Сморщившись, Ангрон резко сжал руки и начал тяжело дышать. Он начал напрягать мышцы, отчего даже адамантовые путы начали трескаться, однако сейчас мы его не останавливали. И когда металл наконец лопнул, а перед нами предстал разъярённый Примарх. По его лицу было видно, что он едва справлялся с болью от Гвоздей, пытавшихся его успокоить, но ему всё-таки не привыкать.

— Теперь ты доволен? — без тени страха и волнения, спокойно спросил я, смотря прямо в глаза Ангрону. — Мы вернули тебе рассудок, заметно ослабив эффект импланта, но судя по твоей реакции либо не справились, либо у тебя к нам куда более глубокая проблема…

— Кто сказал, что я такой только из-за Гвоздей? Если бы ты знал, как со мной поступил наш отец, то также бы желал сжечь всё, что он построил. Или хочешь сказать, что я не могу испытывать ярость, зная, что мои люди мертвы, мой новый хозяин куда сильнее прежних, а пытавшие меня твари ничего не получили за годы моих страданий⁈ Кха… Я бы с радостью проломил ваши черепа, да знаю, что ни к чему это не приведёт… Некоторые империи могут стоять под любыми ударами, но в конце концов всё равно падают под весом своих грехов. И когда настанет тот момент — вот тогда мы ещё поговорим.

Закончив говорить он тяжело выдохнул, после чего не смотря на нас направился к выходу. Проблема с ним была куда глубже, чем мы считали ранее. Да, импланты делали его более агрессивным и импульсивным существом, однако беда была ещё и в самом характере мясника. Выращенный рабом-гладиатором, что никогда не знал свободной жизни, Ангрон явно презирал любую жёсткую власть, считая её формой рабства. Он готов был сражаться за свою иллюзорную свободу до последнего вздоха, даже если бы в итоге лишь мертвецы могли бы ей насладиться.

И у меня не было не единой идеи, что делать, чтобы превратить этого вечного революционера и повстанца в стабильный и лояльный элемент. Прямо сейчас Ангрон являлся бомбой замедленного действия, что однажды не выдержит и взорвётся, забрав с собой бог знает сколько жизней. И тогда пропавших и забытых братьев у меня будет уже трое.

Подобное отношение не исправить, поменяв что-нибудь в его мозгу, и с ним точно не помогут мои жалкие попытки начать дискуссию — я не был глупцом и признавал, что не являюсь мастером слова подобно Хорусу или Лоргару. Не мне рассказывать о свободе в Империуме, а попытки долго и внятно разъяснять причины того, почему человечеству сейчас требовался жёсткий кулак, сейчас явно были к лишнему.

Моя роль в Крестовом походе тоже немаловажна, и слишком долгие второстепенные проекты действительно могут только задержать поход. Пертурабо тем более не будет подобным заниматься, а потому лучше всего признать очевидное — раз нам не решить проблему, пусть этим займётся кто-то другой…

— У нас нет ни времени, ни желания вдаваться в философию власти и свободы, так как мы и так слишком долго провозились здесь. Восстанавливая, так-то, твой разорванный рассудок! И если тебе так уж понравилось жить в мире вечной ярости, то скажи — вернуть тебя в него куда проще, — уже с не скрываемым раздражением произнёс Олимпиец в спину уходящего, обладавший куда меньшим терпением, по сравнению со мной. — Я должен вернуться к своему легиону и продолжить военную компанию, посреди которой меня вырвали. Мой единственный совет тебе — поработай первое время с кем-нибудь в паре. Фулгрим, Хорус или даже Лоргар — если они не смогут убедить тебя вести себя нормально, то дальше просто иди к отцу и высказывай всё ему лично. Если ты являешься бесстрашным повстанцем, коим