Пробуждение - Тина М. Дженкинс

— Прости, что я… что я не мог быть с тобой, Патрик, — проговорил Нат, но его сын покачал головой.

— Ты был со мной. Был со мной всегда. Мама столько о тебе рассказывала, что ты как будто жил с нами.

— А я чувствовал… чувствую себя так, словно я тебя бросил.

— У тебя не было выбора. — Патрик чуть заметно усмехнулся.

— А ты… у тебя есть дети?

— Нет. Всю свою жизнь я занимался политикой вместе с Альбертом. Моя деятельность не очень нравилась тогдашнему правительству, и я был лишен всех гражданских прав. У меня отняли все — работу, жилье, право на страховку, на кредит, на медицинскую помощь. В таких условиях очень трудно жить нормальной жизнью, но мне повезло — у меня был Альберт.

Нат покачал головой. Сейчас он испытывал сожаление оттого, что его сын — так же как и он в свое время — стал нонконформистом. Неважно, что он его не воспитывал; должно быть, какие-то черты характера перешли к нему по наследству.

— Расскажи, что ты знаешь о землетрясении и о том, как погибла мама.

— Разве Альберт тебе не говорил?

— Я хочу услышать это от тебя, Патрик. Все, что ты помнишь.

Прежде чем заговорить, Патрик огляделся по сторонам, словно черпая силы в скудной обстановке.

— Это был очень странный день, очень жаркий и совершенно безветренный. По всей округе выли собаки. Были и другие признаки, о которых обычно говорят, что они предшествуют сильному землетрясению, только о них обычно вспоминают уже после того, как все случится. Где-то после полудня я услышал далекий гром и глухой гул, который шел как будто из-под земли. Мама в тот день была на работе. Она позвонила к нам домой и велела Лауре поскорее увезти меня как можно дальше от берега. Лаура — так звали мою няню. Мама сказала, что к побережью мчится разрушительное цунами и что у нас осталось меньше часа. Весть о катастрофе распространилась довольно быстро, потому что, когда мы вышли на улицу, там уже царил самый настоящий хаос. Люди кричали и плакали, покидая свои дома, на дорогах то и дело сталкивались машины, так что проехать было невозможно, и мы пошли пешком. На бульваре Линкольна нас остановил полицейский патруль. Полиция собирала женщин и детей в парке Уилла Роджерса, и мы поехали туда в полицейской машине. Мы немного не успели. Волна накрыла нас, хлынула в открытые окна… Я помню это так ясно, словно все было вчера: холодная грязная вода льется из окна прямо на меня, на няню… К счастью, волна не опрокинула машину, она просто пронеслась над нами, а когда вода схлынула, мы поехали дальше. Тогда мы не знали, что волна задела нас самым краешком. Гораздо хуже был повторный толчок, но к тому времени мы уже находились в безопасности, на холмах. Маму мы больше никогда не видели — должно быть, она утонула… — Патрик сглотнул. — А потом Альберт разыскал меня и отвез в Нью-Йорк к тете Лайзе.

— Тебе хорошо жилось с ней? — спросил Нат. — Я всегда любил твою тетку.

— Да. — Патрик кивнул. — И еще у меня был ты. Благодаря маме я твердо знал, каким ты был и за что боролся.

— Будь оно проклято! — воскликнул Нат в сердцах. — Ведь из-за этого мы все потеряли друг друга — я потерял тебя и Мэри, а вы потеряли меня. Альберт считает, что меня убили из-за информации о Мартине Рэндо, которую я получил незадолго до смерти. Тогда эта информация казалась мне очень, очень важной, но сейчас я не знаю, стоила ли она того, чтобы ради нее отдать жизнь и не видеть, как ты растешь, как взрослеешь.

— Кажется, Мартин Лютер Кинг сказал — человек умирает в тот день, когда начинает умалчивать о том, что важно. Разве ты мог поступить иначе?

— Не знаю. Наверное, нет. — Нат покачал головой. — Так меня воспитал мой отец и твой дед; это он посеял семена, которые принесли такой урожай. Ты, наверное, знаешь, что он открыл в Северной Каролине бесплатную клинику для бедных? Каждый человек, считал он, имеет право хотя бы на элементарную медицинскую помощь. Не удивительно, что нас с Альбертом до глубины души возмущало то, чему мы чуть не ежедневно становились свидетелями. Организации медицинского обеспечения и страховые компании присвоили себе право быть судьями, прокурорами, а иногда и палачами, потому что в большинстве случаев именно от их решения зависело, будет пациент жить или умрет. Их стараниями цены на лекарства подскочили до небес. Хроническими заболеваниями заниматься невыгодно — вот ими никто и не занимался. Многие врачи сколотили себе не одно состояние на этой противоестественной ситуации, но не я. Я считал подобную систему здравоохранения предательством по отношению к американскому народу, и мой долг заключался в том, чтобы бороться против нее! — Вспоминая прошлое, Нат разволновался помимо своей воли, и в его голосе зазвучали страстные нотки.

— Я потратил много сил и времени, чтобы вернуть тебя. Чтобы ты был в безопасности, — повторил Патрик и закрыл лицо руками.

Некоторое время отец и сын молчали, потом Нат спросил:

— Мэри была хорошей матерью?

— Да. Правда, мне всегда хотелось, чтобы она уделяла мне чуть больше времени, но сейчас я понимаю — ей нужно было слишком многое успеть, слишком многое сделать. Она любила меня, но когда она погибла, мне едва исполнилось шесть — что я мог знать тогда? Ведь я едва-едва успел стать мужчиной, — добавил Патрик, и по его бескровным губам скользнула тень улыбки.

— Тебе тоже предстояло сделать слишком много, — сказал Нат, машинально коснувшись щеки старика, который был его сыном. — И мне. Я понимаю, что наверстать упущенное мне уже не по силам, но кое-что я еще могу. У меня, правда, есть еще одно дело, но когда я его закончу, я постараюсь сделать все, чтобы тебя признали невиновным, восстановили в правах и обеспечили медицинской помощью. Я не хочу потерять тебя еще раз!

Невесомая кисть старика легла на руку Ната.

— Спасибо, — проговорил он чуть слышно.

Вернувшись в гостиную, Нат обнаружил, что Фреда нет. После непродолжительных поисков он обнаружил журналиста в ванной, где тот брился.

— Я собираюсь передать тебе копию материалов, касающихся Мартина Рэндо. Но ты должен пообещать, что будешь хранить их как зеницу ока и защищать даже ценой собственной жизни, — сказал Нат самым серьезным тоном. — Я надеюсь, что они станут еще одной громкой сенсацией, новой главой твоей нашумевшей статьи обо мне. Деньги, которые ты заработаешь, я намерен потратить на лечение своего сына. Сегодня же ты отвезешь его к специалисту-онкологу, пусть Альберт тебе поможет. Что касается денег за прием — заставь свой журнал раскошелиться. И достань для Патрика документы на другое имя. Как ты это сделаешь, меня не интересует, для меня главное, чтобы это было сделано, иначе, когда я вернусь, я сверну тебе шею.

— А куда ты собираешься?

— В Саванну.

— В Саванну? Как ты рассчитываешь туда попасть? Пойдешь пешком?

— Я поеду на поезде.

— Кто тебя пустит в поезд? Тебя арестуют, еще когда ты будешь покупать билет!

— Меня — может быть, но знаменитый журналист Фред Арлин может беспрепятственно разъезжать по всей стране.