Рожденные в раю - Ник Саган

Я еще никогда не бывал на такой высоте. Мне всегда хотелось летать. С помощью самых простеньких инструментов я сконструировал десятки воздушных змеев, и все они летали, но ни один не поднимался так высоко. Сейчас я был выше, чем любой из моих двуцветных ромбов, бесхвостых коробок, четырехреечных карликов, особо прочных змеев. Я смотрю на Средиземное море: голубые, удивительно красивые, искрящиеся солнечные блики отражаются от воды, двигаясь легко и ритмично. Это движение похоже на музыку. Пандора говорит, что, когда мы будем ближе к земле, мы сможем увидеть чаек, парящих в теплых потоках воздуха. Возможно, услышим, как они кричат, ныряя за рыбой и собираясь в большие стаи.

Мы с Нгози обмениваемся счастливыми улыбками, слова нам не нужны. Мы оба очарованы зрелищем. Далила носится туда и обратно по салону, взволнованно прижимается к стеклу иллюминатора, перебегает из одной части салона в другую, словно пританцовывая, стремясь увидеть все новые и новые волны. Смеясь, она спрашивает у нас, уж не рай ли это: бесконечная синева моря и бесконечная высота неба. Ей хотелось бы бродить по облакам, перепрыгивать с одного на другое. А если бы это было возможно, оставались бы на них отпечатки ее ног?

– Конечно, оставались бы, – говорит Нгози, и они вместе смотрят на пушистые облака, похожие на огромные белые лица людей и на животных, глядящих на мир с высоты.

Они заняты, а я мечтаю о Пандоре. Она бодрствует сейчас в кабине, но в моих мечтах она спит, и я могу смотреть на нее, не отводя глаз, как я частенько делаю, когда она разговаривает или смеется.

Я был еще совсем маленьким, когда она как-то привезла нам кокосы: страшненькие волосатые штуковины. Она сделала в них дырки и передавала плоды по кругу. Мы пили их сладкое молоко. Потом, разбив кокосы, она достала мякоть. Я сказал, что чудеса Господни не знают пределов, и она рассмеялась. Я смотрел на ее изумительно белые зубы, она смеялась, запрокинув голову, и у нее на шее выступили бисеринки пота, стекая по смуглой загорелой коже. Ее огромные прекрасные глаза, зеленые, как дельта Нила, сияли, словно индикаторы мощности на некоторых машинах отца.

И если мои дневные мечтания я всегда могу прекратить, то ночные приступы воображения сдержать невозможно. Три года назад я впервые проснулся от острого чувственного наслаждения, причиной которого были связанные с Пандорой фантазии. Смущенный столь странным явлением, я отправился к отцу, который и объяснил мне, что такое сексуальность. Чума отняла у нас способность воспроизводить потомство естественным путем, но осталось влечение, которое напоминает нам, откуда произошел род человеческий. Я молюсь о том, чтобы кто-нибудь из нас сумел исправить эту нелепость, и мы вновь могли бы производить на свет детей. Не важно, будут они рождены естественным путем или нет. Я ощущаю в себе биологическую потребность иметь их, а сначала хочу найти себе жену, чтобы познавать и защищать ее, и узы, связывающие нас, выкованы самой природой: это любовь друг к другу и к Богу.

Я так размечтался, что даже не заметил, как ко мне подошел старший брат.

– Тебя вызывают, – сказал он.

Я иду за ним в кабину и ищу глазами Пандору. Ее там нет, она вышла в уборную. Меня звала не она. Рашида позабавила моя ошибка, он покачал головой и провел меня к креслу второго пилота.

Мне почему-то хочется, чтобы Рашид был рядом со мной во время разговора.

Когда Рашид отходит на свое место, на дисплее приборной доски появляется бесцветная голограмма радостного незнакомого лица.

– Привет, – говорит десятисантиметровый человечек.

– Мы знакомы?

– Нет, – сообщает он, – но я тебя знаю. Должно быть, это помощник Пандоры – Маласи. У Маласи нет ни тела, ни крови, зато в остальном он – вполне человек. Так мне говорили. «Вполне» – понятие субъективное. Он подключен к нескольким машинам. На мой вопрос, не он ли управляет сейчас коптером, он отвечает утвердительно.

Тогда я говорю, что Пандора, должно быть, очень доверяет ему, если поручает столь ответственную работу.

– Я это заслужил, – отвечает Маласи. – Не беспокойся.

– Мне рассказывали о тебе старшие братья, – говорю я, – но я все-таки не понимаю, как ты существуешь. Ведь ты находишься в нескольких местах одновременно, одновременно разговариваешь, управляешь коптером, слушаешь, проводишь исследования, делаешь вычисления и много чего еще.

– Неужели мы настолько разные, Хаджи? Ты сейчас дышишь, кровь циркулирует в твоих сосудах, пищеварительная система впитывает питательные вещества, эндокринная производит гормоны, а иммунная защищает от инфекции. Одновременно с этим нервная система передает информацию по всему телу, нейроны мозга возбуждены, ведь ты думаешь сейчас сразу о нескольких вещах, а не только о том, что я сказал.

– Верно, хотя большую часть этих процессов я не осознаю.

– Но ведь ты знаешь об этом, – говорит Маласи.

– Однако я не стремлюсь делать это сознательно.

– Возможно, это придет со временем, – заверяет он. – Знания приходят постепенно, маленькими порциями. Иначе наступит пресыщение.

Я сразу узнаю цитату. Так говорят суфии. Интересно, уж не дразнит ли он меня?

– Запоздалый подарок на твой день рождения, – говорит он, вытаскивая крошечную голографическую газету прямо из воздуха.

Мне приходится напрягать зрение, чтобы прочесть заголовок: «Нью-Йорк таймс».

– Шестнадцатое сентября, – поясняет он, – твой день рождения. Я заготовил для тебя еще двести таких же в ГВР. Ты можешь узнать все, что происходило в мире в этот день, до того как прекратили выходить газеты. Посмотришь, какие события увековечивает твой день рождения.

Я благодарю его. Я удивлен и растроган. Но я вынужден поправить его: я родился третьего марта.

– Я ошибся… – говорит он после некоторого раздумья. – К счастью, у меня есть все номера «Нью-Йорк таймс» и за этот день. А если тебе не нравится «Таймс», у меня есть тысячи других газет.

– А как так получилось, что ты ошибся?

– Ты иногда что-то забываешь, ведь так? Так же и я, – объясняет он. – У меня есть специальная подпрограмма, чтобы было интереснее жить.

Это меня удивляет. Мне хочется еще поспрашивать его, но я боюсь показаться невежливым. Однако Маласи прочел вопрос на моем лице. Он поясняет, что мог бы заблокировать программу, но в таком случае он перестанет быть самим собой.

Это мне понятно. Если принять, что он говорит правду. Хотя с другой стороны, если это – правда, разве может такое забывчивое существо пилотировать корабль?

– Я ограничиваю свою память несколькими терабайтами, чтобы больше быть похожим на человека, – говорит он.

Он прерывает мои размышления вопросом, от которого все мое тело сжимается.