Слабость плоти - Мастер_Угвей

Встречая любого более-менее достойного врага, Джонсон резко ускорялся и парой молниеносных движений наносил смертельные раны в спину, прежде чем противник успел осознать произошедшее. Примарх первого легиона являлся воплощением чести и достоинства, однако эти понятия не распространялись на ксеносов. И его сыны, Тёмные ангелы, не подводили отца — рыцари Калибана использовали каждый грязный трюк из возможных, лишь бы с минимальными потерями сокрушить оборону поганых ксеносов.

Феррус значительно отличался от Льва, однако Несущий Шторм также являлся вестником убийства и смертей. Пока Лев лицом к лицу принял на себя бесчисленные легионы, расположенные на земле, Феррус сражался в небесах — там, где их штурмовики боролись за превосходство, чтобы дать место бомбардировщикам, уже готовым обратить все древние города и памятники в руины.

И хотя Корвус не видел самого брата, однако спустившийся в атмосферу гигантский челнок Десятого легиона, сейчас испускавший из себя тысячи «Когтей бури», явно управлялся одним единственным разумным. Ведь не просто так туда резко направились десятки Хрудов, будто бы учуявших нечто особенное на борту? Даже недолгое знакомство помогло Кораксу усвоить одно — в попытках уничтожить врага, Феррус готов использовать практически любое средство, включая засады и угрозы пленникам. И учитывая его особое отношение к псайкерам, Повелитель воронов был уверен, что ксеносам повезёт, если они умрут во время боя, а не попадут на его лабораторный стол.

Прозванный «Освободителем» на своей родине, Корвус и его душа разрывались от того, что он был вынужден творить сейчас. Непривыкший к войнам галактического масштаба, сама мысль об уничтожении обороны целой планеты казалась для него чем-то странным и чуждым. И даже понимание всей необходимости, не уменьшало груз, который Коракс был вынужден нести ради блага человечества.

Конечно, его отец объяснил их мотивацию, однако в груди ворона всё поднимались вопросы — действительно ли насилие являлось единственным выходом? Нет ли пути мира, который приведёт к всеобщему процветанию? Сам он не находил спокойствия, разрубая как ксеносов, так и людей, павших под чары могучих пришельцев чародеев. Если задуматься, в чём вообще концептуальная разница между их чародеями-диктаторами, и их собственным отцом?..

— Крови пролилось уже достаточно… Наше время выступать и загнать жертву в угол. Зарежем их надежду. Я ударю в спину врагов и перережу их линии снабжения, а ты вырежи местных королей. И пусть твоя рука будет крепка, да не дрогнет клинок.

Корвус с сожалением взглянул на Хана, что в это время также расположился на одном из челноков, скрыто добравшихся до административного центра планеты. На экранах они следили за ходом боя, ожидая идеальной возможности вмешаться, чтобы окончательно сломить волю и возможности врага.

Коракс ненавидел себя за то, что он собирался сделать, однако таков был его долг во имя всех, кто пал сегодня, и всех, кто родится благодаря их победе. Пусть сегодня он пожертвует миллионами, ради спасения миллиардов, но почему нельзя попытаться спасти всех?

Тяжело выдохнув и попытавшись очистить голову от лишних мыслей, Корвус отправился к своим сынам. У них есть шанс сокрушить противника прежде чем ещё больше людей падут на полях сражений, а потому нет места сомнениям. Время делать то, что ради чего он был рождён в тёмных глубинах неизвестных лабораторий его отца — убивать.

Вот только если эту свою часть, сам Корвус старался скрыть, будто бы стесняясь, то его сыны, казалось, совершенно не имели проблем с поливанием почвы чужой крови. Они, как и сам Примарх, выросли в самых тёмных уголках тюрем Терры, с самого детства не зная света, вот только в отличие от него самого, некоторые из них так и не научились ценить свет и простейшую человеческую жизнь, где бы она не встречалась. Подобно акулам они царили во мраке и желали лишь разорвать любого, кто встретится на их пути. Они, как и сам Корвус, умели скрываться во тьме, но являлись лишь кровожадными охотниками, а не спасителями и «освободителями».

Его жизнь стала куда сложнее, стоило ему встретить отца и узнать о состоянии далёкого и тёмного будущего одной галактики. Знания принесли печаль, однако повлияет ли это на его долг? Корвус надеялся, что нет, однако в глубине души он понимал, что не может говорить с абсолютной уверенностью…

...

Корвус без проблем пробрался через всю охрану гигантской золотой пирамиды, у подножья которой стояли сотни серебряных памятников, как он понял, местных святых. Причём были увековечены самые обычные люди — старики, дети, женщины-воительницы и спокойные монахи. У каждого из них на лице была маска спокойствия и полного умиротворения. Причём настолько детализированные, что казалось не простой камень был преобразован неизвестным мастером, а самая настоящая плоть обратилась в минерал.

Сам великий храм представлял собой очень специфическое место, особенно впечатлившее Примарха, до этого успевшего повидать лишь пару миров, не столь сильно отличных от его родного дома. Весь этот мир, вся планета — абсолютно всё это было пронизано необычной ноткой самой искренней веры и чего-то воистину возвышенного.

Миллионы людей рождались и умирали здесь с именами своих богов на устах, и ещё больше пытались любой ценой добраться до местных владык, назвавших себя богами. Если варп являлся коллекцией всех верований и мыслей, то какой же эффект могло принести подобное поклонение на протяжении тысяч лет?

Внутренности дворца также казались какими-то чересчур вычурными и даже манящими?.. Причём всё было чересчур человеческим для цивилизации ксеносов-псайкеров, о которых рассказывал Феррус. Корвус был невидимой тенью, что молниеносно проносился по всем этажам этого гигантского лабиринта, играючи обходя любые системы защиты со стражами и за мгновения взламывая любые двери, при этом проводя своих сыновей в нужные зоны. Их братья дали им шанс на один точный удар, а потому он должен оказаться фатальным. В противном случае слишком много голов уже его сынов падёт, и это он себе уже не простит.

Корвус всегда умел скрываться так, что совершенно никто не мог его найти. Порой Коракс просто любил спрятаться от своих дел и насладиться тишиной и спокойствием окружающего мира, однако сейчас она не освобождала от тёмных мыслей. Мёртвая тишина гигантской пирамиды лишь смущала и заставляла его только больше сосредоточиться.

Среди каменных коридоров, стены которых были украшены фресками деяний каких-то святых и самыми примитивными факелами, любой звук должен был раздаваться громогласно. А потому когда даже не дойдя до главных стен