Рождение Зимы - Брайан Ракли

Рядом с ними лежали кожаные мешки с водой. В таких меховых шкурах, как у них, им была не страшна самая холодная ночь. Луки и копья они прислонили к плечам. Все долгие часы темноты они почти не шевелились. Человек на камне иногда шевелился и даже стонал, несмотря на кляп, оставленный во рту.

Серые облака силились притушить встававшее солнце. Ветер стих. Вершины деревьев успокоились, и пала полная тишина. Там, где из ран на запястьях стекала человечья кровь, высохли черные ручейки. Голова у распятого повисла, он уже много часов не двигался, но киринины все же не спускали глаз со скрюченного, обнаженного тела. Он уже казался полумертвым.

Паривший в небе канюк начал снижаться плавными кругами. Все ниже и ниже, и наконец опустился на Камень. Один из наблюдателей вытянул ногу и взял в руки лук. Еще не время канюкам пировать на падали. Птица в два взмаха огромных крыльев опять поднялась в небо, сделала несколько кругов, а потом отправилась искать другую, не охраняемую добычу на широких просторах Энтирин Хаэра.

Время шло. На'кирим стонал, но ни разу не очнулся.

День потихоньку клонился к ночи. Накрытые серыми сумерками деревья и камни теряли свои очертания. Где-то далеко ухала сова. Ей ответила другая, еще дальше. И эта перекличка продолжалась довольно долго. Облака начали расходиться, и в прорехах между ними засветились звезды.

Избавительный Камень залил мертвенный свет. Наблюдатели-киринины увидели, как человек на камне поднял голову. Он вроде бы ни на что не смотрел и в то же время видел нечто такое, чего они видеть не могли. Судорога пробежала по груди и верхней части тела, руки, закрепленные ивовыми палками, дернулись, голова опять упала.

Наблюдатели развернули меховые накидки, набросили их на плечи и опять стали ждать.

В самый холодный час перед рассветом, в час, когда мир ближе всего к смерти, на'кирим заплакал. Киринины, с их умением видеть в темноте, разглядели бежавшие по лицу слезы и дрожь, сотрясавшую все тело распятого. Вокруг тряпки, в которую был завернут каменный кляп, выступила пена. Белые Совы понимающе переглянулись. Теперь уже недолго.

И все же, когда занялся тусклый, несмелый рассвет, на'кирим все еще жил. Слезы уже не текли. Он смотрел на кирининов с холодным отчаянием. Белые Совы спокойно и бесстрашно смотрели на него.

Опять прошел день и отступил перед ночью. На'кирим жил дольше, чем любая другая жертва Избавительного Камня за многие годы. Вечером облака рассеялись, и желто-оранжевый свет залил огромный валун и его бремя. Смерть подкралась по траве и дохнула на на'кирима. Воздух заклокотал в его стиснутых легких, мускулы рук ослабли, голова бессильно повисла. Оба киринина поднялись и подошли убедиться в том, что наступил конец.

Но конец оказался не тот, которого они ожидали. Грохот в груди на'кирима стих. Пала великая тишина, и с нею опустилась полная тьма. Опять потекли слезы, только теперь это были кровавые слезы. Измученная голова поднялась, медленно, будто под огромной и страшной тяжестью, и вот когда солнце скрылось окончательно и тени накрыли все вокруг, на'кирим открыл кровавые глаза и уставился на них пристальным взором. И в этом взгляде больше не было отчаяния, но один только громадный ужас и отвращение.

* * *

С балкона на западной стороне Хайфеста Сирис и Амонин разглядывали пики Каркирских Гор, резко обрисованных последними остатками пламенно-красного диска. Они стояли рядом, накрывшись одним шерстяным одеялом, вокруг них кружился легкий снег. Тепло, которое Амонин призвал из Доли, защищало их от стихии. И вдруг тепло поколебалось, и вместо него ворвалась струя пронизывающего, зимнего холода. Сирис пошатнулась от странного ощущения, что мир покидает ее, и если бы не сильная рука Амонина, она упала бы.

— Ох, что это было? — еле слышно произнесла она и прижалась к нему.

— Что-то… кто-то… изменился, — прошептал он. Она услышала напряженность в его голосе и даже страх. Крошечные слезинки появились в уголках его глаз. — Какое страдание. Какое… изумление.

* * *

Высоко в Башне Тронов, в спальне с пронзительным воплем проснулась на'кирим Ивен. Она подскочила, и свежая белая простыня слетела с нее. Все лицо ее заливал пот. Она так и осталась сидеть, вцепившись пальцами в простыню и задыхаясь так, словно ей не хватало воздуха.

Дверь с грохотом распахнулась, и ворвался стражник, один из людей Тейма, которого тот поставил у дверей Ивен, несмотря на все ее протесты. Он подошел к кровати. Она повернулась и уставилась не него непонимающими, растерянными после ночного кошмара глазами.

— Я задремала в темноте, — объяснила она слабым, надтреснутым голосом. — Человек. Ужасный, конченый человек. И ничего в сердце, кроме ярости.