Война самураев - Кейра Дэлки

Ёсицунэ опустился на пол одного из постоялых дворов То-кайдо рядом с Тайра Мунэмори. Сидя бок о бок, они любовались листвой кленов во внутреннем садике двора, расцвеченной осенним багрянцем.

Мунэмори оказался совершенным узником, хотя и не без причуд — не сопротивлялся, не отвешивал презрительных замечаний в сторону тюремщиков. Все бормотал о постриге, переписывании сутр. Сначала Ёсицунэ был настроен пренебрежительно, но потом это чувство улетучилось. Теперь он даже проникся к нему странной жалостью и еще более странным участием.

— Правда, Мунэмори-сан, как нелепо все обернулось? Ты, без сомнения, сделал все ради спасения рода. И вот очутился в плену, на грани жизни и смерти. Хотя не могу сказать, что с тобой станется.

— Правда, — пробормотал Мунэмори. — Нелепей и быть не может.

— Так и я: служил верой и правдой своему брату, — продолжил Ёсицунэ, — а он как будто меня презирает.

— Бывает, — отозвался Мунэмори. — Я старался служить своему отцу, но только презрение и получал.

— Значит, ты меня понимаешь. А ведь я хотел убить твоего отца. Почти всю жизнь обучался бугэй ради этого. Однако судьба лишила меня вожделенной награды. Ты же всю жизнь учился управлять могучей столицей Хэйан-Кё, но так и не удостоился этой должности.

— Не удостоился, — поддакнул Мунэмори.

— Но что может восстановить брата против брата? Разве не должен я быть ему родным, как отец — сыну? Уж наш-то отец, Ёситомо, знал и любил его куда дольше меня. Откуда же в нем такая зависть?

— Откуда… — эхом откликнулся Мунэмори. — Я завидовал своему брату. Он умер. Неужели из-за меня?

— Кажется, ты это понимаешь, — неуверенно протянул Ёсицунэ. — Теперь все мои камакурские союзники предупреждают меня, что, возможно, и мне суждено умереть — от руки брата-завистника.

— Возможно, — вздохнул Мунэмори. Потом, более внятно, продолжил: — Син-ин как-то признался, что не властен нив чем, кроме того, что попускает людская ненависть. Быть может, в этом все дело.

— Истинно, — кивнул Ёсицунэ. — Злодеяния, которые человек творит в своем сердце, страшнее всех демонов — порождений наших снов.

— Верно, — согласился Мунэмори. Потом его голос опять зазвучал рассеянно: — Постриг… убогая келья для молитвы. Прошу, дозвольте мне принять схиму. Переписывать сутры… молиться…

Ёсицунэ понял, что бывший глава Тайра снова ушел в себя. Он тихо сказал:

— Покажи, как бы ты стал молиться, Мунэмори-сан. Прочти мне сутру.

Когда Мунэмори склонил голову и зашептал слова Лотосовой сутры, Ёсицунэ поманил человека с мечом, скрывавшегося в тени, а сам медленно попятился. Воин дождался, пока Мунэмори произнесет священное имя Амиды, и молниеносным ударом отсек бывшему царедворцу голову.

По циновке побежала струя алой крови — последний флаг Тайра.