Фантастика 20254-131 - Константин Викторович Плешаков

решимости предпринять попытку знакомства. Но в этой стратегии присутствовал и минус. Тристан и Терри походили дуг на друга как две капли воды, и разве что слепой не принял бы их за брата и сестру. — Там было несколько снимков.

— Да, похоже на то, — рассеянно ответил Тристан, скользя взглядом по толпе в пух и прах разряженных гостей. — Кто бы эту программку ни делал, ход отличный. Тут яблоку негде упасть. А ведь в июле галереи звезд с неба не хватают.

Туристы в Треверберге делились на две группы. Первая, большая, приезжала для того, чтобы облазить каждый угол в Ночном квартале. Вторая, поменьше, держала курс на картинные галереи. Тристан жалел о том, что последние не объединили в подобие маленького города так, как клубы, но понимал, что с экономической точки зрения это было бы невыгодно: возле галерей находятся рестораны, и именно там подкрепляются проголодавшиеся любители живописи.

Выставочный зал, в котором проходило сегодняшнее мероприятие, находился в новой половине неподалеку от Большого бизнес-центра. Один из самых оживленных городских районов. Отсюда рукой подать до «Золотых вязов», где жила Терри. Сестра предусмотрительно взяла такси. Тристану же пришлось сесть за руль, и не только потому, что путь от особняка отца и станции метро «Старый Треверберг» занял бы у него как минимум минут сорок, а такси в их края приезжали через раз. В его личном списке «ненавижу всей душой» на первых местах находились общественный транспорт и чужие машины с болтливыми водителями. Тристан Хобарт принадлежал к тому типу городских жителей, представители которого с гордым видом стоят в многочасовых «пробках», говоря «зато я сижу в салоне своего личного автомобиля!». Он приехал раньше сестры и сделал с десяток кругов по окрестностям в поисках стояночного места. Явившаяся за пятнадцать минут до начала Терри указала брату на билеты: гости выставки могли воспользоваться закрытой парковкой, принадлежавшей залу. Блеклый эпитет «в ярости» не описывал и сотой доли эмоций, которые в тот момент испытал Тристан, но зачем портить чудесный вечер подобными глупостями?

— Думаю, вы узнали сюжет легенды о слепом Уильяме и Демоне Реки, — говорила девушка в костюме а-ля «мадемуазель Шанель», остановившись рядом с очередной картиной. — Короткое пояснение для тех, кто не знает, о чем речь. Однажды молодой человек по имени Уильям полюбил слепую девушку и заключил договор с Демоном Реки, в соответствии с которым…

— Прости, что мешаю знатоку наслаждаться искусством, но зачем ты меня сюда позвал? — шепнула на ухо брату Терри.

— Я позвал тебя сюда для того, чтобы ты увидела истинный масштаб таланта одного из моих любимых художников, — ответил Тристан.

— Ничего особенного в нем нет. Помимо родства с Самуэлем Муном, пожалуй, но таким в Треверберге не удивишь, с тем, как он меняет женщин, детей у него штук двадцать, если не больше. Эдуард пишет безвкусные бледные образы.

— Иногда мне кажется, что ты никогда не полюбишь живопись так, как я, сестрица. Взгляни.

Терри с сомнением изучала полотно, изображавшее большое серебряное блюдо с лежащими на нем окровавленными клинками.

— Разве не восхитительно? — обратился к ней Тристан.

— Это же просто катаны, испачканные в крови.

— Я говорю не про катаны. Я говорю о том, что эти, как ты выразилась, «безвкусные бледные образы» и эти завораживающие вещи — плод воображения одного и того же человека. Может, у него все же есть печать?

— Нет, — улыбнулась Терри. — Печати у него нет. Ты сам прекрасно знаешь.

Тристан знал — и при мысли о том, что работы самого обыкновенного смертного произвели на него такое впечатление, чувствовал себя неловко. Печать Лилит, маленькая татуировка в виде «дурного глаза» на спине между лопаток, видимая лишь избранным, приносила своему обладателю много проблем — и одаривала его огромным количеством талантов, призванных компенсировать причиняемый проблемами вред. С рождения эти люди живут одновременно в двух мирах, отличают темных существ от светлых и обладают уникальным восприятием, оставаясь смертными. Многие музыканты, писатели и художники, в контексте разговора о которых нельзя не упомянуть слово «гений», имели печать Лилит. В их числе находился и Сальвадор Дали, столь любимый Тристаном, хотя его картины не шли ни в какое сравнение с поразительными полотнами доктора Кристиана Дойла, одного из служителей Равновесия. А служители Равновесия, как известно, до обращения были людьми с печатью.

В Темном мире доктора Дойла знали как Винсента, гениального врача, лингвиста, давшего жизнь темному языку, музыканта, композитора, поэта и, конечно же, художника. Если бы дела обстояли иначе, и Тристану потребовался бы кумир, он бы остановил свой выбор на этом выдающемся создании. Тем более что они были соседями: доктор Дойл с недавних пор жил в одном из особняков в старой половине. Кому нужны картины смертных, если ты при желании можешь пожать руку одному из самых выдающихся художников Темного мира, если не самому выдающемуся?

Но — нет. Что-то притягивало Тристана в мягких и наивных силуэтах фигур на полотнах Эдуарда Муна, а сегодняшняя «темная» экспозиция привела его в восторг.

— Да, знаю, он просто эмпат. Что же, гении встречаются и среди обычных людей.

— Странно слышать от тебя такое, братец. Ты вообще странно себя ведешь.

— Прошло много лет, Терпсихора. Я изменился.

— Ты изменился, но к ужину в тот вечер так и не вышел. Держу пари, потому, что не хотел сидеть рядом с Ларри и Юджином?

— Ларри. Вот как ты его называешь. Буквально пару дней назад это было официальное «Лариэль».

Терри кивнула кому-то из знакомых и остановилась перед очередным полотном.

— Похоже на наш особняк, — сказала она, чуть наклонив голову.

— Да. Это стилизация изображения с одной из старых открыток. В городской библиотеке есть альбом. И в папиной библиотеке тоже есть. Я тебе рассказывал.

— Помню, кладбище и Темная площадь. Ты не сказал, зачем я здесь, Тристан. Опустим красивые слова о таланте Муна-младшего.

— Решил, что тебе будет интересно узнать о моих исследованиях.

Она повела плечами, поправляя лежавшую на них газовую ткань.

— Ты мог бы пригласить меня в театр или в ресторан.

— В театре в последнее время ничего хорошего не дают. Что до ресторана — подобные беседы могут испортить тебе аппетит. И какой после этого из меня джентльмен?

— Кажется, ты повзрослел, — отметила Терри таким тоном, будто слова эти дались ей с большим трудом.

— … мы не можем не отметить удивительные переходы оттенков в изображении языков тумана, — с воодушевлением продолжала девушка в костюме а-ля «мадемуазель Шанель».

Тристан наклонился к уху сестры.

— Знаешь, это любопытно. Ты в курсе, что я помню свое прошлое, но никогда