Фантастика 2025-50 - Сергей Ампилогов

— Сама жизнь уродлива, — повторил репликант сказанное когда-то Эйнджелой и приложил автодоктор к её шее.

Девушка печально усмехнулась и отвела руку от лица Чимбика:

— Ты запомнил…

— У репликантов эйдетическая память, мэм. Согласно показаниям автодоктора, вам необходимы покой и сон, мэм. Рекомендуется ввод небольшой дозы транквилизатора. Вы можете поспать в машине, мэм, — возвращаясь к привычной манере речи, предложил сержант.

Странно, но близость Эйнджелы сейчас не волновала, как прежде. Будто Чимбик сделал шаг за некую грань, надёжно отделяющую его от девушки и всего, что их связывало.

— Не хочу, — упрямо покачала головой эмпат. — Я так давно не видела дождь, не ощущала столько запахов… На Тиамат мы не покидали городского купола.

— Понимаю, — Чимбик выпрямился и отряхнул прилипшую к наколеннику грязь.

Бейджинка стояла всё также — подставив лицо дождю. Глядя на неё, сержант подумал, что в эту минуту слова Блайза о его, Чимбика, сходстве с серокожей были близки к истине. Сейчас он ощущал в душе пустоту, сходную с той, что часто видел в глазах бейджинки.

Почему-то сейчас это совсем не волновало сержанта.

— Не сердись на брата, — неожиданно попросила Эйнджела. — У нас ведь нет никого ближе семьи. И никому больше мы не нужны.

— Я не сержусь, мэм, — криво улыбнулся сержант. — Наиболее точным определением будет «переживаю». Блайз склонен…

Он замялся, подбирая подходящее определение.

— Мечтать, — наконец нашёлся Чимбик. — Он не знает мира, в котором хочет жить. Его представления серьёзно расходятся с реальностью.

Эйнджела едва заметно пожала плечами:

— Жизнь это лечит. Я присмотрю за ним, научу трезво смотреть на мир.

— Спасибо, мэм, — искренне поблагодарил репликант.

Почему-то он сразу и безоговорочно поверил, что Эйнджела сдержит обещание и Блайз не останется один на один с едва знакомой гражданской жизнью.

— Думаете, ваша сестра его простит? — осторожно спросил он.

— Не знаю, — вздохнула девушка. — Мы со Свитари не сильны в прощении.

Сержант невольно бросил взгляд на врытый в землю модуль, словно мог увидеть сквозь стены изуродованный труп работорговца.

Репликант задумался: а умеет ли он сам прощать? Сложный вопрос, учитывая то, что обидеть подобных ему могли лишь близкие. До недавнего времени список этот был ограничен только братьями-репликантами, обид на которых сержант никогда не держал. Теперь же…

Взгляд Чимбика вернулся к Эйнджеле. Все его обиды основывались на мысли о её предательстве и развеялись, едва сержант понял, что ошибался. Но, глядя на неё, Чимбик осознал, что простил бы ей многое.

— Блайз точно не безразличен Ри, — как могла, ободрила сержанта Эйнджела. — Иначе она бы сделала вид, что всё в порядке, и использовала его.

Чимбик едва заметно кивнул, успокоенный этими словами. Может, они прозвучали не особенно лестно по отношению к Свитари, но были честны.

— Не переживай за брата, — мягко улыбнулась Эйнджела. — Он освоится и осознает, что в мире много других женщин. И, скорее всего, забудет о Свитари.

Чимбик на миг задумался, а потом отрицательно качнул головой:

— Не забудет, мэм.

Девушка едва заметно пожала плечами.

— Время покажет…

Сержанту хотелось сказать, что такое попросту невозможно, потому что он никогда не забудет Эйнджелу.

Но промолчал.

Шумела река, вторя весёлой песне дождя. Чимбик настороженно прислушался — показалось, что слышен свист турбин вертолёта, но это был всего лишь ветер. Успокоившийся сержант отвернулся к реке и замер, глядя на бегущую воду.

— Почему ты нас отпустил? — нарушила молчание Эйнджела.

Сержант задумался над ответом. Его решение противоречило приказу и строилось на иррациональных побуждениях, которые он затруднялся облечь в слова.

— Принял оптимальное решение, мэм, — произнёс он, наконец, привычным ровным тоном, хотя секундой раньше хотел сказать совершенно иное.

То, что в своей сказке дошёл до момента, когда происходит превращение в героя. Но передумал в последний момент, когда слова уже вот-вот готовы были слететь с языка. Зачем? Ведь ничего уже не изменить.

— Хватит с вас одного Батлера, мэм, — добавил он.

От упоминания покойного хозяина Эйнджела вздрогнула, а затем медленно покачала головой:

— Ты — не такой. Совсем.

— Я так не считаю, мэм, — отрезал сержант.

Обернувшись, Чимбик посмотрел девушке в глаза и задал давно мучивший его вопрос:

— Мэм. Почему на Вулкане вы сказали Блайзу в первую очередь идти за мной?

Девушка молча смотрела на него, а затем произнесла:

— Ты был добр ко мне. Добрее, чем большинство людей. Я не хотела, чтобы тебя изучали и резали, будто животное.

Эти слова вызвали горький смешок репликанта. Он был добр… Хвалёная эйдетическая память услужливо воскресила всё то «доброе», что он творил с близнецами. С Эйнджелой. Следом пришли воспоминания о рабском рынке, аукционе, рассказе Батлера и обо всём том, что он успел увидеть за время пребывания среди людей. Репликант со всей ясностью осознал, что он — искусственно созданное для войны, насилия и убийств существо — при сравнении с «цивилизованными людьми» и впрямь мог показаться этой девушке добрым.

— Спасибо, мэм, — произнёс он. — Что спасли меня и не отдали им имя. Все имена.

Эйнджела грустно улыбнулась ему.

— Кем я буду, если заберу последнее у раба?

Они снова умолкли и какое-то время сидели, глядя на реку.

— Раз ты сегодня отпускаешь всех на волю, — нарушила молчание Эйнджела, — может, освободишь ещё одного человека?

Чимбик на миг нахмурился, пытаясь понять, кого она имеет в виду:

— О ком идёт речь, мэм?

— О тебе.

— Я — репликант, мэм, — поправил её Чимбик. — Биоробот. Не человек.

Эйнджела устало прикрыла глаза, то ли вымотанная последними сутками, то ли уставшая спорить с сержантом о его природе.

— Пусть так. Неважно. Ты ведь хотел стать охотником на Тиамат. Ты можешь улететь с нами. С Блайзом.

Она заглянула в глаза Чимбику и добавило тихо:

— Со мной.

Эти слова смогли проникнуть даже сквозь броню отрешённости сержанта. Он представил, что каждый день будет видеть небо над головой, вдыхать полный запахов воздух… И сможет видеть Эйнджелу, слышать её голос и те чарующие сказки. Рядом будет брат…

Один брат.

Последняя мысль отрезвила Чимбика. Он со всей ясностью осознал, что просто не сможет наслаждаться жизнью, что рисовало воображение, когда остальные братья не живут, а функционируют.

— Мне бы хотелось этого, мэм, — сержант говорил медленно, словно каждое слово весило тонну. — Но у меня есть долг.

— Перед кем? — в голосе Эйнджелы послышалась горечь. — Перед людьми, что считают тебя вещью без имени, с инвентарным номером?

— Нет, мэм. Перед оставшимися на Эгиде братьями. У нас ведь нет никого ближе семьи, — он грустно улыбнулся