"Фантастика 2025-169". Компиляция. Книги 1-24 - Никита Киров

из сна с громким, хриплым криком, отбрасывающим тишину каменного мешка. Сел резко, сердце колотилось, как молот по наковальне, выбивая ритм панической аритмии. Холодный пот заливал лицо и спину, пропитывая рубаху. Я дрожал мелкой дрожью, вцепившись пальцами в край койки, пока костяшки не побелели. В ушах еще стоял жуткий хор кошмара, смешанный с воем ветра в бойнице. В ноздрях — призрачный запах гари и крови.

И тогда, сквозь остатки паники, сквозь липкий страх, поднялось иное чувство. Горячее, ядовитое, очищающее. Злость. Бешеная, всепоглощающая ярость. Она сожгла остатки сомнений, выжгла липкую паутину кошмарных видений.

«Они… — пронеслось в воспаленном мозгу. — Они посмели! Посмели лезть в мою голову! Трогать отца! Трогать Кристину! Показывать мне эту… гниль!»

Я вскочил с койки. Ноги подкосились, но я удержался, упершись ладонью в ледяной камень стены. Холод камня был реальным. Так же реальна была и та ярость, что пульсировала в висках, горячей волной смывая последние следы страха. Кошмар не отпугнул. Он разозлил. Он показал истинное лицо врага — трусливого, подлого, боящегося даже моего приближения настолько, что он решил атаковать снами.

— А вот теперь я уверен, — прошипел я сквозь стиснутые зубы, и слова повисли в ледяном воздухе, как вызов. Голос был хриплым от крика, но твердым. Уверенным. — Уверен, что все делаю правильно.

Больше не было сомнений. Не было страха перед неизвестностью. Был только холодный, ясный гнев и жажда понять, с чем именно я имею дело. Чтобы найти способ уничтожить это. Стереть с лица земли. Отомстить за те видения, за этот страх.

Я резко дернул шнур, включая тусклую лампу. Желтый свет выхватил из тьмы суровые черты комнаты, мой походный мешок, аккуратно сложенное снаряжение. Взгляд упал на тяжелый, заговоренный отцом нож в ножнах на поясе плаща. На компактный арбалет с серебряными болтами. На меч, что был заговорен лучшими артефакторами рода. На кристаллы для сигналов.

Пришло время.

Я начал собираться. Движения были резкими, точными, лишенными прежней тяжелой задумчивости. Каждый ремень, каждая застежка — это был очередной шаг к цели. К тому месту, где лес обрывался, и начиналось Серое Ничто. Я не просто шел слушать. Я шел смотреть. Смотреть в лицо тем тварям, что осмелились посылать мне кошмары. Смотреть в самое сердце Пустоши, чтобы понять, как ее разорвать.

За окном ветер выл с удвоенной силой, будто чувствуя мою решимость. Где-то вдали, из-за серой пелены, донесся протяжный, леденящий душу вой — уже не сонный, а самый что ни на есть реальный. Вызов.

Я затянул последний ремень, поправил теплую шапку-ушанку. Взгляд был тверд, как камень стен Ведало. Яркий, почти безумный огонь горел в глубине зрачков. Огонь ярости и непоколебимой решимости.

— Погнали, — пробормотал я, хватаясь за холодную ручку двери. Рассветало. Пора было взглянуть в Карельскую Глотку.

Лес за стенами Ведало был не просто мрачен. Он был враждебен. Каждый шаг по промерзшей, хрустящей под сапогами земле отдавался эхом в гнетущей тишине. Воздух, густой от хвойной смолы и вечной сырости, казалось, сопротивлялся дыханию — он лез в легкие колючей ледяной пылью.

Деревья. Боги, эти деревья! Черные, корявые сосны и ели, похожие на окаменевших великанов, скованных вековым страхом. Их ветви, обвисшие под тяжестью инея и какого-то серого, липкого лишайника, сплетались над головой в непроглядный полог.

Небо? Его не было. Только вечные сумерки под этим древесным склепом, пронизанные редкими, болезненными лучами тусклого света, едва пробивавшегося сквозь хмарь. И этот ветер… Он не гудел. Он выл. Длинно, заунывно, пробираясь сквозь чащу, словно потерянная душа, задевая ветви, которые скрипели и стонали, как живые, цепляясь за одежду, за кожу колючими сучьями — словно лес пытался удержать, не пустить дальше.

Тишина. Не просто отсутствие звука, а пустота. Ни птичьего щебета, ни шороха зверька в подлеске. Ничего. Только наш хриплый храп коней, скрежет подков по камням, да сдержанные команды капитана Совина.

Гвардейцы шли плотным кольцом вокруг меня, их черные мундиры сливались с тенями. Их лица, обычно каменные, были напряжены до предела. Глаза, привыкшие к опасности, сканировали чащу с неестественной частотой, а пальцы не отпускали рукояти мечей или магострелов. Они чувствовали. Чувствовали то же, что и я — взгляд. Невидимый, тяжкий, полный древней, безразличной злобы. Лес следил. Лес ждал.

Напряжение росло с каждым шагом. Оно висело в воздухе, густея, как туман. Давило на виски, сжимало горло. Даже кони, выносливые карельские лошадки, шли с неохотой, фыркая, закатывая белки глаз. Казалось, сама земля под ногами становилась зыбкой, ненадежной. Взгляд скользил по стволу — и на мгновение казалось, что дерево исказилось, его контуры плыли, как в дурном сне.

Я сжимал кулаки, гнал прочь навязчивые образы ночного кошмара, заменяя их холодной яростью. Они здесь. Они рядом. Шепот из глубин сознания становился громче, навязчивее, сливаясь с воем ветра. Не слова, а ощущение: Уйди. Сгинь. Ты не нужен.

И вот сквозь частокол черных стволов мелькнул свет. Слабый, дрожащий, но живой. Желтый, теплый отсвет факела. Сердце екнуло — не от радости, а от внезапного контраста. От осознания, что тут еще теплится жизнь.

Пост был жалок и героичен одновременно. Небольшая, полузасыпанная снегом и серой пылью поляна. Два бревенчатых сруба, больше похожих на сараи, с крошечными окошками, затянутыми бычьими пузырями. Высокий частокол из заостренных бревен, почерневших от времени и непогоды. Над воротами — ржавый фонарь, в котором трепетал тот самый жалкий огонек, пробивший мрак. И над всем этим — зловещая тишина, нарушаемая лишь воем ветра и треском факелов в руках часовых.

Часовые… Они выглядели не солдатами, а призраками. Изможденные лица, впалые глаза с лихорадочным блеском. Толстые тулупы, обледеневшие по краям. Они стояли на вышках, вжавшись в дерево, их взгляды были прикованы не к нам, а куда-то вдаль, за частокол, в сторону нависающей серой пелены, что виднелась сквозь редкие деревья в конце поляны.

Пустошь. Она была уже здесь. Близко. Очень близко. Ее дыхание — тот самый металлический привкус в воздухе, смешанный с запахом гнили и озона — здесь можно было не просто ощутить. Его можно было вкусить. Давление нарастало, физически давя на барабанные перепонки.

Нас встретил начальник поста — лейтенант с лицом, изборожденным морщинами и шрамами, больше похожий на корень вывороченного дерева. Его рапорт был краток, голос хриплый, словно перетертый песком Пустоши.

— Ваше Темнешество. Пост «Веха». Все спокойно. — он бросил короткий, оценивающий взгляд на меня. В его глазах не было ни любопытства, ни страха. Была лишь глубокая, бездонная усталость