Где распускается алоцвет - Софья Валерьевна Ролдугина

– Ага, – рассеянно откликнулась Алька.

– Думаешь, сбудется?

– Мы работаем над этим, оставайтесь на линии, – бодрым голосом ответила она.

Даринка рассмеялась.

Потом они сидели на диване в гостиной, порядком захламлённой, как всякая комната в доме, где есть дети. Сидели – и листали школьные альбомы. Лица казались размытыми, словно фотографировали детей сквозь запотевшее стекло. Алька даже едва узнала себя, догадалась только по кривым косичкам – папа плёл такие, когда была его очередь собирать её в школу – и по веночку из васильков, широкому, в три ряда… Потом Даринка притащила планшет и включила фильм, что-то новое; на маленьком экране страдали и рыдали, а в перерывах ругались за офисом. Алька, пользуясь случаем, обнимала Даринку и почти беззвучно шептала в кудрявый затылок: пусть дурной сон мимо да мимо идёт, а хороший сон – гнездо в голове совьёт…

Нормальным заговором такое не считалось, но иногда работало не хуже.

Вскоре Даринку стало клонить в сон. Алька отправила её в душ – ополоснуться хорошенько, текущая вода тоже своего рода оберег! – а сама обошла спальню по периметру, выискивая что-нибудь подозрительное. Куриные следы на стенах, плесневые участки, странные косточки в укромных местах или мешочки… Но ничего не было. Обычная комната, в меру чистая, немного захламлённая.

«Значит, всё-таки не порча, а нечисть».

Для себя она притащила из детской кресло-мешок и очертила кругом из соли. Сошёл бы и мел, и уголь, но соль была лучше, надёжнее. На туалетном столике Алька укрепила на блюде три свечи, предварительно убрав зеркала в другую комнату; под подушку сунула железный ключ и достала из сумки швейный набор.

– Ложись и постарайся заснуть, – сказала она Дарине, когда та вернулась из душа. – Ничего не бойся, я рядом. Даже если проснёшься и увидишь что-то страшное – тоже не бойся. У тебя железка под подушкой, нечисть от такого шарахается… А я буду бдительно не спать и сторожить из слепой зоны, – кивнула она на соляной круг. – И пусть только эта тварь, не знаю, какая именно, попробует на тебя напасть.

Напряжённая складка у Дарины на лбу разгладилась.

– Прогонишь её?

– Это если ей повезёт, – елейным голосом ответила Алька. – А если не повезёт…

И она выразительно глянула на кочергу.

Даринка прыснула со смеху.

Заснула она быстро – наверное, и впрямь расслабилась впервые за долгое-долгое время. Свечи горели ровно, коротким ярким пламенем, и до утра их вполне должно было хватить – да даже и не на одну ночь, если по-хорошему. И света они давали тоже достаточно. Алька достала пяльцы, широкую белую ленту и принялась вышивать, чтобы скоротать время… и ещё потому, что вышивание – женское дело, домашнее, по умолчанию ведовское. Получалось криво, но с чувством – красной ниткой по белому льну. Цветущее дерево, а вокруг него – васильки, васильки, целое поле… Васильки немного напоминали алоцвет, но Алька-то знала, в чём правда.

После часа ночи глаза начали уставать.

После двух – заболела шея.

Ближе к трём часам, когда стала проклёвываться уже предательская мысль – не пойти ли, не выпить ли кофе, – Дарина вдруг шевельнулась во сне и как-то странно, придушенно всхлипнула.

«Кошмар?» – пронеслось в голове, и в ту же секунду Алька увидела её.

Да, это была ночница.

Сначала она имела вид длинного мохнатого червяка, свившего гнездо в углу, у окна. Не то сгусток темноты, не то морок – сразу и не разберёшь… Потом вытянулась, свесилась вниз, а пола коснулись уже босые ступни, уродливые, распухшие и кривые. Червяк, покорчившись, принял облик высоченной, худющей женщины, сутулой, с длинным лицом, похожим на лошадиный череп, и облачённой в чёрное с ног до головы. Одежды постоянно менялись, на каждом шаге. То напоминали саван, то дурацкий, перекошенный спортивный костюм, то юбку-колокол и вытянутую кофту наподобие тех, что носила учительница-музичка – та, которая умела играть песенки из мультиков на пианино, которая зимой побежала перед электричкой – и не добежала…

«Так, – осадила саму себя Алька. – А вот про мертвецов думать не надо».

Ночница заозиралась; глаза-плошки точно шарили по спальне – то, к чему прилипал её взгляд, окутывала темнота. Постороннюю – ведьму в соляном круге – ночница углядеть не могла, но чуяла неладное. Её тревожили красные свечи, но они стояли далеко. Под подушкой у Даринки лежало с полкило железа, но связь с ночницей, видно, настолько уже укрепилась, что даже такой талисман не мог держать нечисть на расстоянии.

Алька сглотнула – и, отложив вышивку, потянулась к кочерге.

Ночница, точно сомневаясь, всем своим длинным телом качнулась вперёд – и стала вытягиваться, не сдвигаясь с места. Удлинялись руки; удлинялась кривая шея; отпадала челюсть, ниже и ниже, так, что рот становился огромным, жутким, как чёрная дыра, – там вся Даринка, наверное, могла поместиться целиком.

На секунду Альке стало страшно – а вдруг не выйдет, не получится?

…а потом она просто взяла да и шагнула из круга.

Ночница увидела её тотчас и замерла.

– Вижу тебя, как ты видишь меня! – выпалила Алька, поудобнее перехватывая кочергу, такую надёжную и такую ужасно тяжёлую. – Тёмная ночка ночниц родит, девке муку сулит! – В заговоре было «дитятко», а не «девка», но Алька, не сомневаясь, заменила слово на подходящее; ночница напряглась и повернулась к ней всем туловом, явно не собираясь убегать. Здоровенная, отожравшаяся на чужих страданиях. – Ясное солнышко день начинает… ой!

Ночница всё-таки напала.

Такие здоровенные, самоуверенные твари изредка встречались. Хозяева старых болот, забравших множество жизней; откормленные упыри вроде того, что держал в страхе всю столицу пять лет назад… Костяной, наверное, был из той же когорты, потому что не побоялся напасть даже на целый отряд городовых, среди которых было как минимум два колдуна.

В таких случаях всегда важно – и Алька это знала – бить на опережение.

Она едва-едва заметила намечающееся движение – и крутанула кочергой.

Ощущение было такое, словно кочерга попала по мешку с ватой. Тяжело, неподъёмно… Почерневший от сажи конец словно увяз в лохмотьях, в зыбкой тьме.

Алька стиснула зубы, выдохнула – и заново начала заговор, уже ровным, уверенным тоном.

«Я справлюсь».

– Тёмная ночка ночниц родит!

…удар кочергой.

– Девице-красавице муку сулит!

…ещё удар.

– Ясное солнышко день начинает… ночниц прогоняет… от мук избавляет… в печь поди, шух-шух!

Последние слова она почти что выкрикнула.

Каждый удар кочергой оттеснял ночницу – извивающуюся, шипящую, как гадюка, – ближе к углу комнаты, к горящим свечам. Шаг, другой… Стоило кромке чёрных одежд зацепить пламя – и ночница влипла в него, как