Космонавт. Том 4 - Феликс Кресс

А ещё меня забавляла мысль, что я превратился в этакого «сына маминой подруги». Того самого мифического идеала, на которого указывают со вздохом: «А вот он может, а ты почему нет?»

Чем дальше, тем больше я своими действиями доказывал, что способен дойти до конца, и это, видимо, сводило с ума тех, кто сомневался в обоснованности моего перевода на ускоренную программу.

Как-то раз Зотов отозвал меня в сторонку после занятий по физподготовке и заговорщически зашептал:

— Слушай, Серёга, а ты вообще в курсе, что на тебя ставки делают?

— Какие ещё ставки? — устало переспросил я, поправляя спортивную форму.

— Рублёвые, Серёга, рублёвые. Все гадают, провалишься ты или выдержишь. Целый тотализатор по всем полкам организовали. Даже среди старших. Поговаривают, что даже некоторые инструктора в деле.

Я не сдержался и рассмеялся.

— И какой коэффициент? — поинтересовался я из чистого любопытства.

Зотов усмехнулся, его круглое, добродушное лицо расплылось в хитрой ухмылке.

— Мы с ребятами неплохо так поднимем, когда ты выпустишься в срок, — ответил он и, насвистывая незнакомую мне песню, вышел из раздевалки.

Эта безусловная в меня вера со стороны моих друзей стала для меня самым настоящим подспорьем. Я всё же не железный Арни, а обычный человек, который по счастливой случайности получил право на вторую жизнь и сохранил при этом ценнейшие знания. Да, я многое умею, у меня всё прекрасно с выносливостью и физподготовкой, но и я устаю. И вот в такие моменты друзья и выручали.

Они не просто верили в меня. Они помогали чем могли. Брали на себя мелкие, но отнимающие время организационные хлопоты по кружку, прикрывали меня, когда я засиживался в библиотеке, подкидывали бутерброды, если я пропускал обед. И что самое главное — они, видя мою несгибаемую целеустремлённость, сами стали меняться.

Я всё чаще стал слышать от них что-то типа: «Если Громов смог, то и я смогу. Я не хуже». Они восприняли мой пример не как повод для уныния и зависти, а как вызов, как здоровую конкуренцию. И я был искренне благодарен им за это.

Инструктора, кстати, стали пользоваться возникшей ситуацией на полную катушку. Видя мои результаты, они принялись ставить меня в пример другим курсантам. Мол, вот посмотрите на Громова и учитесь!

Надо ли говорить, что это лишь подливало масла в огонь зависти тех, кто отставал?

Как-либо повлиять на эту ситуацию я не мог. Или не хотел? Не суть. Я сознательно принял роль «белой вороны», которую терпят за её исключительные качества, но не любят. Это была приемлемая цена.

Если бы я начал тратить энергию ещё и на улаживание отношений с обидчивыми однокурсниками, мне бы просто не хватило её на что-то другое, более важное. А на кону было слишком многое, чтобы допускать промашки.

И однажды фатальная ошибка едва не случилась.

Произошло это во время одного из сложнейших полётных заданий: отработка ведения воздушного боя на малых высотах в условиях сильной турбулентности.

Погода была отвратительная, самолёт бросало из стороны в сторону, а я к тому моменту был измотан до предела несколькими бессонными ночами, проведёнными за штурманскими расчётами и тактическими планами для Галкина.

Я выполнял манёвр, требующий ювелирной точности: выход из атаки с резким разворотом и набором высоты. И в самый критический момент, когда перегрузки вдавили меня в кресло, а земля за окном поплыла в радужных кругах, мой мозг на долю секунды просто отключился.

Причиной этому стала чудовищная усталость. Я потерял пространственную ориентацию.

Это было самое страшное ощущение за все месяцы обучения. Да что там, я даже перед своей первой смертью так не испугался. И это здорово прочистило мне мозги и спустило с небес на землю.

На какое-то мгновение я перестал понимать, где верх, а где низ. Перед глазами поплыл туман, а в ушах зазвенело. Руки, действуя на автомате, дрогнули. Штурвал едва не выскользнул из потных ладоней.

— Твою душу, Громов! Соберись! Сейчас подохнешь… — выкрикнул я сам себе.

Честно, не знаю, откуда взялись силы. То ли сработала многовековая память предков, то ли инстинкт самосохранения, то ли отточенные за обе жизни навыки… Не знаю.

Как бы там ни было, но я почти машинально перевёл взгляд на авиагоризонт. Дрожащими пальцами выровнял крен, почувствовав, как самолёт послушно, хоть и с некоторой валкостью, вернулся в расчётное положение. Сердце колотилось так, что мне казалось, будто оно ускакало из положенного места и умостилось где-то в горле. Сделав несколько глубоких вдохов, я доложил на землю хриплым от ора, но достаточно бодрым голосом:

— Задание выполнено. Возвращаюсь на базу.

Когда шасси коснулись взлётно-посадочной полосы и самолёт, покачиваясь, покатился по рулёжной дорожке, до меня докатилась вторая волна эмоций после всего случившегося.

Некоторое время я молча сидел в кабине, не в силах пошевелиться, и пытался переварить мысль о том, что только что я был на волосок от гибели. Не от злого умысла Белоглазова, не от интриг врагов, а от банальной, обыденной человеческой усталости.

Это был жёсткий, но своевременный урок. Грань, на которой я балансировал всё это время, оказалась ещё тоньше, чем мне казалось. После череды побед я как-то позабыл, что одного упорства, везения и знаний мало.

Важно и силы распределять грамотно, и время находить для отдыха. А иначе все мои планы пойдут по известному месту в одно мгновение из-за излишней самоуверенности. Да-да, привет тому старшему лейтенанту, который не так давно меня об этом предупреждал, и я даже важно с этим согласился.

Со злости на самого себя я с силой стукнул кулаком по металлической стенке кабины. Удар отозвался острой болью в костяшках, но сейчас мне было откровенно плевать на это. Только стыд кольнул за собственную слабость. В шлемофоне раздался обеспокоенный голос Максимыча:

— Громов, что там у тебя? Почему молчишь и не докладываешь? Уснул, что ли?

Я выругался сквозь сцепленные зубы и, взяв себя в руки, как можно спокойнее проговорил в микрофон:

— Всё в порядке, товарищ инструктор. Задание выполнено. Завершил посадку.

Когда я, наконец, выбрался из кабины и ступил на твёрдый бетон, ноги мои слегка подкашивались. Я снял шлем, провёл рукой по мокрым от пота волосам и глубоко вдохнул. Воздух показался мне в этот момент самым-самым свежим и чистым.

К командному пункту я шёл, словно выжатый лимон. У самого входа я неожиданно для себя повстречал нашего командира роты — капитана Ермакова. Вот уж кого, а его