Фантастика 2025-167 - Алекс Войтенко

свидетельствовали, что здесь же закончил свой путь кто-то из высшего комсостава мятежников… Похоже, сюда сваливали без разбору и бывших своих, и чужих, – всех, кто находился на момент вторжения в прибрежных тюрьмах и лагерях Елизаветы-Умзалы и подвернулся под руку карателям.

Генерал-майор машинальным движением стянул шлем с головы, но тут же был вынужден надеть обратно, дышать без воздушных фильтров оказалось невозможно.

– Надо все здесь самым тщательным образом заснять и запротоколировать, – прозвучал в наушниках шлема слегка искаженный голос барона. – И для суда над главарями мятежников, и для потомков – чтобы никогда не забывали, чем заканчиваются мечты о всеобщем счастье.

Подошел Долинский. Ни шлема, ни респиратора на нем не было, но удивляться тому не стоило.

Сказать, что Владислав Долинский был человеком незаурядным и неординарным – ничего не сказать.

Для начала надо отметить, что человеком он мог считаться лишь наполовину. В лучшем случае. Левая рука от плеча и кисть правой руки, – биомеханические протезы. Часть черепа – глазница, скуловая и височные кости – металл, полированный и поблескивающий. Вместо левого глаза – объектив камеры, светящийся красным вурдалачьим светом. Разумеется, медики Империи могли замаскировать все это безобразие: искусственная кожа, искусственное глазное яблоко, – и надо было бы очень внимательно приглядываться, чтобы заметить подделку. Но Долинский отказался. Ничем не маскировал свои потери, даже перчатки на металлические пальцы протезов не надевал. И выглядел как странный гибрид человека и машины.

Какие внутренние органы у Долинского свои, какие имплантированные, а какие заменены искусственными аналогами, можно было только гадать.

Но сколько бы кровеносных сосудов у него ни осталось родных, и сколько бы ни было заменено на полиамидные аналоги, покрытые во избежание отторжения эндотелиальными клетками, – но текла в тех венах и артериях кровь императора Павла VII.

Да, императоры тоже люди… И, как у всех людей, у них порой рождаются дети. Иногда в браке. Иногда вне его.

– Похоже, мы ошиблись, – сказал Несвицкий, кивнув на люк. – Никто не станет держать генохранилище на плавучей фабрике смерти.

– Это вы ошиблись, mon général[8], – поправил Долинский. – Причем дважды ошиблись: и насчет генохранилища, и насчет фабрики. Я лично никаких иллюзий не питал, просто хотел побывать на «Марлене».

– Здесь была плавучая тюрьма как минимум, – вступил в разговор фон Корф. – Наши космопехи нашли внизу самые настоящие тюремные камеры, с нарами и решетками. Даже кандалы нашли.

– Оставьте, барон… Какая там тюрьма, всего лишь изолятор на несколько десятков мест. Трупов в трюме на два порядка больше, но их убийство – сплошная импровизация, ни для чего подобного «Марлена» не предназначалась… Здесь была не тюрьма. И не фабрика смерти. Здесь была фабрика жизни, по крайней мере все именно так задумывалось… Генные материалы здесь тоже были, и могли сохраниться до сих пор. Но, увы, далеко не в тех количествах, что нас интересуют.

– Откуда вы все это знаете, Владислав… – Несвицкий буквально проглотил отчество «Павлович», так и просившееся на язык.

Отчества Долинский не имел – совершенно официально, согласно личному императорскому рескрипту. Имела хождение легенда, что непутевый отпрыск правящей династии был не то зачат, не то родился на Владиславе, в месте, именуемом Долиной Любви. Оттого и жил Владиславом Долинским. Была ли в той легенде хоть доля истины, генерал-майор не знал.

– Откуда знаю? – переспросил Долинский. – Все очень просто: я руководил работами по оборудованию судна, и я же стал его первым капитаном и научным руководителем. И окрестил его «Комсомолкой Марленой» тоже я – в честь девушки, с которой тогда сожительствовал в революционном браке. Весьма пылкая и раскрепощенная была комсомолка, должен заметить… Сейчас, после освобождения Елизаветы, она могла бы стать баронессой согласно Акту «О Престолонаследии и Императорской Фамилии», – как мать внука императора. Могла, но не сумела. Умерла при первых родах. Вот так слишком узкие бедра рушат карьеры и судьбы…

Он улыбнулся своим воспоминаниям – и если бы редакторам «Нового Брокгауза» вдруг потребовалась иллюстрация к статье «Цинизм», они могли бы не утруждать художников, а поместить на соответствующей странице снимок Долинского, сделанный в этот момент.

Несвицкий и фон Корф не удивились прозвучавшему рассказу. Жизнь внебрачного потомка императора сплошь состояла из подобных зигзагов. Он умудрился побывать и членом Госсовета Империи, и заместителем наркома в Союзе, и мятежником, восстававшим против и той, и другой власти, и беглецом, приговоренным к смерти в обоих государствах Эридана. И даже, согласно одной из легенд, почетным хултианином.

Неизменным в жизни человека-киборга оставалось лишь одно: имя и фамилия.

Даже в Союзе он жил как Владислав-без-отчества Долинский. Правда, в качестве уступки местным нравам, сочинил расшифровку своего имени: «Владимиру Ильичу – слава!»

3

На острове было все, на что надеялся Славик.

Прибрежное мелководье кишело и рыбой, и всевозможной съедобной живностью. Росли деревья, и не мелкая искривленная поросль, как часто бывает на небольших островках, – нижнюю часть склонов горы покрывал вполне строевой лес, позволяющий хоть целую флотилию парусников оснастить мачтами и прочим рангоутом. В лесу гнездились птицы. И выше, на береговых скалах, Славик еще издали разглядел потеки птичьего помета, – там тоже имелись гнездовья, и весьма обильные.

В бухте, прикрытой от ветра, нашлось место, где идеально встала на якорь «Ласточка» – у самого берега, даже намокнуть не пришлось, чтобы до него добраться. Перекинули сходни и сошли, как на пирс в родном Бугере.

Даже имелось то, на что Славик не надеялся: в бухту впадал небольшой ручеек. Попробовали воду – пресная. Жестковатая, но после затхлой жидкости из холодильной установки пошла за счастье.

Казалось бы, чего еще желать? Ну разве что комплект шестеренок совместно с инструментами для их установки… Но это уже мелкобуржуазное фантазерство.

Короче говоря, остров оказался образцово-показательным, заслуживающим первого места в соцсоревновании между островами.

И тем не менее он Славику не понравился… Остров был неправильный.

Формулировать, в чем именно неправильность состоит, он не стал. Когда голодуха завязала желудок морским узлом, не до формулировок… Первым делом они с сестрой озаботились приготовлением ужина: Лера поспешила за хворостом, а Славик подобрал несколько моллюсков на мелководье, расколол камнем раковины, насадил нежное ракушечье мясо на свою примитивную удочку и забросил ее с борта «Ласточки».

Жадные поклевки начались немедленно. Половина рыб срывалась с плохонького самодельного крючка, даже больше половины, но когда Лера вернулась с охапкой хвороста, на палубе уже трепыхались несколько приличных варганов и извивалась длинная змееподобная мурада…

Потом был пир. Славик понимал, что чересчур набивать отвыкший от еды желудок не стоит, и Лере объяснял, да она и сама все знала, случался в Бугере пару раз на их памяти