Дети, сотканные ветром. 2 - Артём Ерёмин

– Простая, но действенная хитрость, – похвалила Кагорта. – Куль, прошитый металлической ниткой. Подарок из Златолужья?

Лев кивнул. Пот выступил на его лице, узел никак не поддавался.

– Антонина на выдумку горазда. Да только тебе невдомёк, что если воспользоваться блюстителем даже на секунду, то взбаламутишь пространство вокруг. Особенно таким мощным. И часто ты балуешься им?

– Иногда. Когда работаю в темноте.

Кагорта громко рассмеялась:

– Фонарь для трубочиста! Праматери премудрые, вы только послушайте несмышлёныша.

Старуха не сдерживала смех, пока Лев наконец-то не справился с узлом. Свету янтаря было тесно за рогожей, и когда камень освободился, то все лучины в зале померкли.

Кагорта вскрикнула от боли, прикрывая глаза. Наотмашь она трубкой рубанула воздух, и янтарь погас.

Кагорта хихикнула:

– В следующий раз, когда полезешь в трубу, будь любезен, пользуйся шахтёрским фонарём. Даже ткач средней руки, вроде Распутина, рано или поздно унюхает твою игрушку.

Лев почувствовал себя обречённо, тонущим в цветных волнах ковра.

– От кого тебе достался… фонарь?

– От мамы.

– Так ты вымесок пригретый моей подругой?

– Вымесок?– повторил Лев. Незнакомое слово оставило на языке неприятный привкус.

– Твоя мать явно не из знатных, но держала при себе такую дорогую игрушку. Самый простой вывод: ты незаконный сын какого-нибудь князька. Я повидала множество подобных историй. Что скрывать, сама была на столько же безродной, сколь красивой. Бестолковые наследники великих родов, а то и сами их отцы сулили дорогие подарки в обмен на благосклонность. Глупцы с глупыми мамашами, для которых породниться с простолюдинкой равнялось бесславию прошлых и будущих поколений. Твоя мать была красива?

– Да...

– Сдаётся мне, и своего отца ты ни разу не видел. О, представляю, как над твоей грустной историей всплакнула Антонина. Так на что она рассчитывала? Будто выведав всю подноготную, я устрою тебя в страту Огня, где, возможно, бегает твой братик иль сестрица.

Жар в речи Кагорты предназначался не Льву. И он решил, что юлить будет опасно:

– Госпожа, возможно, Баба Яра хотела, чтобы у меня появились все документы, и я стал полезен обществу.

– Ха! У Каспара иное мнение на твою полезность. Мне же нет дела до происхождения слуги, – хозяйка постепенно успокаивалась. – Лишь бы родня твоего любвеобильного папаши не докучала Собору. Что до камня с деревом внутри… то у пары мастерских водятся деньги. Да и Киноварный охоч до разных погремушек. Если поторгуешься с ними, то выбьешь из них златых, чтобы сделать все нужные грамоты и жить годик другой в достатке.

– Нет, – тихо слетело с губ мальчика.

Кагорта увлечено поёрзала на подушках.

– Что-то ветер сквозит, или я не ослышалась?!

– Простите, госпожа, но янтарь мне дорог.

– Смелости перечить мне у тебя в избытке. Хватит ли духу чаровать таким блюстителем? Видел ли ты хоть раз, как плетут узоры подобными инструментами. Как струны прошивают тело…

Лев едва кивнул. Он хорошо помнил руку на своём горле, и узоры, которые исходили от всего, что наполняло маленькую комнату. Потом был взрыв, а за ним освобождение.

– Подобным блюстителем ткутся мощные чары. Приглядись к ковру. Видишь?

Только теперь мальчик начал различать в пёстром полотне примитивный рисунок. Волны пронизывали всё на своём пути. Проходя через людей, цвет нити преломлялся и далее устремлялся в других людей, животных, самоходные механизмы и даже парусные лодки между звёзд.

– Многие в Соборе мечтают увидеть подобные узоры наяву, – продолжала Кагорта. – И у немногих хватает дерзости плести волшбу. Теперь ступай, сегодня я не позволю тебе забрать тайны ткачей.

– Госпожа…

– Ступай! И скажи Каспару, чтобы выдал тебе сменные сапоги. Впредь не желаю видеть отпечатки твоих ног там, где бродили величайшие умы древности.

Неожиданной свободой Лев воспользовался не задумываясь. Кажется, он бежал до лифта, и Кагорта смеялась ему вслед.

Трубочиста никто не ждал внизу башни, что утешило его. Ключник будет в ярости от просьбы о сапогах. Сам то он, вероятно, уже празднует увольнение нерадивого трубочиста.

Весь путь до котельной мальчик провёл в раздумьях. То, что Кагорта прознала про янтарь, мало его волновало.

– Вымесок, – раз за разом Лев вертел горькое слово на языке.

Неужели янтарь был не более чем откупом отца. Плата за то, чтобы более не видеть сына. Ведь недаром мама жила за Пеленой.

– Мы были так противны тебе?

– С тобой всё в порядке? – спросила Есения.

Лев долгие секунды хлопал глазами. В потёмках и тяжких думах он не заметил у двери котельной княжну. Есения сидела на сумке, закутавшись в шерстяную пелерину. На коленях небольшой холст, а в руках уголёк. На бумагу девочка успела набросать первые штрихи человека на лестнице. Вылитый соборный трубочист.

Заметив интерес Льва к рисунку, Есения поднялась на ноги и засунула холст в сумку.

– Кажется, я не ко времени, – сказала она. – Что-то произошло?

– Ничего особенного, – попытался бравировать Лев, но даже сам уловил упадничество в голосе. – Кагорта вызывала к себе.

– Ого, сама Пряха, – поразилась княжна. – Так тебя выгнали из Собора?

Лев нервно рассмеялся:

– Мне дали срок исправиться. Неужели все считают меня плохим трубочистом?

Есения неловко замялась:

– Не все. Лель упоминал, что его брат равняет должность трубочиста с тратой денег на позолоту для… ночных горшков. Извини.

От Аскольда Миронова другого не ждёшь, подумал Лев.

Вспомнив встречу с Зеницей и Виселицей, он почувствовал слабость в ногах.

– Не всё же потеряно, – взволновалась Есения, когда мальчик облокотился на стену.

– Только стоят ли все старания того, чтобы оставаться здесь трубочистом?

– Знаешь ли, – рассердилась княжна. Насупив брови, она смотрелась вполне властно. – Помню, как в день царского юбилея, у стен дворца в Златолужье раздавали еду и осыпали простолюдинов грошами. Дедушка тогда взял меня с собой на первый мой приём. На мосту перед Царским оплотом нас окружила толпа. Горожане прорвались к нашей карете. Охрана оказалась бессильной. Как и мощь парового двигателя, колеса кареты увязали в людских телах. Толпа срывала серебряные гербы на дверях, бархат занавесок. Руки тянулись к нам…

Есения часто заморгала, и Лев отвёл от неё взгляд.

– Сильнее всего запало мне в память лицо моей сверстницы. Она хотела бы убежать от кареты, спрятаться, но толпа не