Неправильный диверсант Забабашкин - Максим Арх

— Ты не ответил на вопрос.

— Какой? Почему я обычным красноармейцем был, а, например, не какой-нибудь красный командир в звании подполковника или комиссар? Да всё очень просто. Машина с документами, которые мне везли, подорвалась на мине. Документы сгорели, пришлось срочно делать новые. Ваши войска стали отходить из Новгорода, и моя группа должна была отойти вместе с ними. Пришлось менять планы на ходу и становиться деревенским мужиком.

— А где настоящий Апраксин, наверное, смысла спрашивать нет? — задал я вопрос, прекрасно зная на него ответ.

Немцы с нашими бойцами не церемонились. Однако задавал я его не только с целью прояснить судьбу настоящего Апраксина, но и с целью потянуть время. Именно время сейчас было мне крайне необходимо для того, чтобы найти выход из столь сложной ситуации.

Попадать в плен к немцам я совершенно не хотел. Вражеский диверсант знал, что я вижу ночью, знал о феноменальной меткости, а, значит, своим хозяевам он обязательно представит полный расклад по моей персоне. Нет сомнения в том, что мои аномальные для обычного человека способности заинтересуют немцев. Меня будут изучать всеми доступными способами. Какие именно это будут способы лучше даже и не представлять. Нет ни капли сомнения, что они не будут ни мягкие, ни гуманные, и никто со мной миндальничать и упрашивать не будет. Достаточно вспомнить кадры кинохроники, на коих показаны тела узников концентрационных лагерей, над которыми нелюди в человеческом обличии в белых халатах ставили многочисленные опыты и эксперименты.

«И скорее всего, если этому подонку удастся меня доставить к своим, то ждать меня будет что-то подобное. Вот курьёз так курьёз. Я боялся попасть на изучение к нашим, а теперь, вероятней всего, попаду в лапы к врагу. И выдержать те семь кругов ада, которые мне суждено будет пройти в различных лабораториях, будет очень непросто, если вообще возможно. Легко, сидя на диване, в тепле и безопасности рассуждать о стойкости и хладнокровии. И совсем другое дело — держать язык за зубами, когда ты находишься в руках кровавого палача. И тот, кто меня к этому палачу доставит, сейчас сидит прямо передо мной».

Тем временем диверсант с безразличным взглядом махнул рукой и ответил на мой вопрос:

— Какая разница, где тот Апраксин? Нет его. Теперича я на его место встал. И это, нужно сказать, немного изменило наши планы, потому что из-за потери документов пришлось координировать свои группы с самого низа военной иерархии.

— А Зорькин — твой?

— Чей же ещё? И, кстати, не Зорькин он, а мой помощник лейтенант Клаус Фишер. Тоже инструктор.

— И много вас в дивизии было?

— Достаточно, — усмехнулся тот.

Я напряг память и, кое-что вспомнив, покачал головой.

— Не сходится.

— Это почему?

— Как ты в госпитале оказался, если твои шпионы, включая Якименко и Зорькина, с нами по полю пробирались? Они были диверсантами — это понятно. Но ты-то не с ними был. Мы тебя в палате только встретили.

— Ха, — вновь хохотнул бывший Апраксин. — Ты что, думаешь, у нас всего одна группа была, и в ней только трое было?

— А что, больше?

— Намного больше. Сейчас уже об этом можно говорить, поэтому скажу: нас было очень много, но часть людей я потерял. Кто-то был убит в Новске, кто-то при отходе, а кто-то выжил. И не просто выжил, но и на большую землю на самолёте, организованном тобой, улетел, — поделился враг информацией. — И не смотри на меня так, ты же сам хотел вывезти бойцов в тыл. Вот и вывез.

Буквально опешив от таких слов, я, жадно глотая воздух, всё же сумел выдавить из себя:

— Я наших хотел вывести, а не шпионские группы в тыл Красной армии засылать!

— Получилось, как получилось. В своё оправдание можешь смело говорить себе, что ты не знал. Да и, по правде говоря, ты ж действительно не знал. Откуда тебе было знать, что почти весь госпиталь к тому времени — это были наши люди?

После его слов я обалдел ещё больше. Получалось, что отправленный самолёт буквально кишит врагами. И если им всё же удастся пересечь линию фронта, то к нам в тыл попадёт немалое число вредителей. Оставалась, конечно, надежда на то, что все они будут проходить фильтрацию и наши контрразведчики сумеют вычислить вражеский контингент. Однако если слова визави окажутся правдой, то существует немалая вероятность, что кое-кто всё же не будет изобличён и дальше продолжит свою враждебную деятельность. И это было очень печально.

«По-хорошему, сейчас бы связаться с большой землёй, предупредить», — думал я, незаметными движениями пытаясь освободить кисти рук от пут.

Однако как ни старался, как ни напрягался, после множества попыток понял, что усилия мои не приносят никакого результата — свободнее руки не стали ни на миллиметр. Тот, кто когда-то называл себя Апраксиным, явно был профессионалом и связывать умел, так что мои попытки были обречены на неудачу.

Немецкий диверсант огляделся, устало зевнул и, буркнув себе под нос: — Ой, как спать охота! — Резким движением поднял меня на ноги, после чего поднёс тряпку ко рту.

— Ладно, Лёшка, потом мы с тобой поговорим. А сейчас, пока ещё полностью не стемнело, давай-ка выбираться будем к аэродрому. А там уже придумаем, как нам быть.

— Погоди, — остановил его я. — Есть ещё пара вопросов.

Тот слегка поморщился, но все же соизволил разрешить:

— Спрашивай.

— Почему ты боишься, что я позову на помощь? В округе наших нет, одни ваши.

— У меня свой резон. Знаешь, что такое конкурентная борьба между ведомствами? Хотя откуда тебе, ты молодой, хоть и ранний. Так вот, у меня есть основное начальство и ещё кое-какое начальство. И мне нужно подумать, какой структуре мне будет выгодней тебя сдать. Теперь понятно?

— Да. И ещё один вопрос.

— Давай, только быстро. Я дорогу назад, конечно, помню, но в темноте так же хорошо, как ты, не вижу и заплутать могу. А это, как ты понимаешь, мне совершенно не нужно. Да и опасно. Ведь…

Но я не стал вслушиваться в его проблемы, а, перебив, спросил:

— Скажи, почему ты не улетел вместе со всеми? Зачем остался здесь? Зачем сел за руль и бросился меня спасать?

— Так тебе разве неясно?