Прорвемся, опера! Книга 4 - Никита Киров

— Хорошо, что вы позвонили, — сразу же отозвался он, когда узнал мой голос. — Видел ваше сообщение, и мы тут с коллегами тоже пораскинули мозгами, что общего может быть у пожилой алкоголички, проститутки за тридцать и молодого парня за двадцать? И пришлось долго подумать. Обычно ведь маньяки нападают на заведомо более слабых, понимаете, Павел, а погибший молодой человек явно слабостью не отличался.

— Как и вы говорили раньше — слаб духом? — предположил я.

— Думаю, что-то в этом роде. Но тут, видите, вопрос физической подготовки важен, ведь такая жертва может оказать серьёзное сопротивление или даже победить. А нас вопрос уходит из плоскости взаимоотношений полов, раз это не сексуальный маньяк, а жертвы — мужчина и две женщины, то есть разного пола, а не только, скажем, женского. Значит, убивает он по другому принципу, не потому, что ненавидит женщин или у него подавленное влечение к…. ну, в общем, сами понимаете, того. И тот, как вы говорили, убитый ранее наркоторговец…

— Вот он-то как раз убит иначе, другим. Рабочая версия такова, что его задушил тот самый парень, что мы нашли мёртвым. Экспертиза уже пришла по орудию убийства, определили, что те трое задушены одним типом струны, а барыга… ну, то есть торговец дурью, — поправился я, — именно той, которую мы нашли в вещах Зиновьева. И по надписям я вам, Владимир Владленович, тоже факс отправлял.

— А, вот оно как, — профессор поцокал языком. — Ну тогда самая рабочая версия, что убитые — маргиналы, от которых наш индивид чистит общество. Может быть, для него это важная тема, и все те, кто не достоин жить — должны умереть, особенно алкаши, наркоманы, проститутки и преступники. А надписи на месте убийства проститутки — это желание показать, как писать правильно, так как в прошлый раз были ошибки, и наказать самого ошибающегося, отсюда и эта попытка извлечь сами органы, как вы писали. Это тоже зацепка, возможно, маньяк помешан на правильности и чистоте и, скажем, поминутно моет руки… нет, руки мыть, конечно, полезно, просто может быть излишний педантизм, или напротив — любовь к беспорядку, неконтролируемый сбор ненужных вещей, но вот руки — чистые… тут сложно сказать, пока мало вводных.

— Однажды я поймал преступника, который руки как раз не мыл. На этом и попался.

— И такое бывает, — Салтыков засмеялся. — Припоминаю случай, был такой индивид у нас на кафедре, изучали его, маньяк. Очень тревожный это психотип, потому что ему нравился сам процесс убийства, он считал себя творцом, архитектором душ или кем-то вроде, а все остальные люди для него — мусор, представьте себе. Но у него был такой вот, кхм, пунктик, и он постоянно боялся, что упустил какую-то улику. И однажды вернулся на место преступления проверить, вдруг кровь затекла под коврик в ванной, а там уже милиция была. Расстреляли его два года назад, и счастье хотя бы, что поймали его на первой жертве. И одновременно для нас неудача, что мы не поняли, как мыслят такие, это бы нам здорово помогло. В общем, мне пора бежать, но если у меня появятся какие-то мысли, я вам позвоню. И вы мне тоже сразу звоните, если что-то узнаете. Помните — всё равно должно быть что-то общее у всех жертв.

Я отключился, вежливо поблагодарил кадровичек, оставив им шоколадку, раз они дают позвонить без лишних проволочек, и отправился сделать сразу два дела.

У знакомого Якута было много книг, в том числе фантастики, которую обожал читать Толян, вот и надо было ему захватить побольше, мы договорились, что я их увезу больницу сам.

А попутно — сделаю кое-что другое. Хочу проверить одну мысль, которая засела в голове последние несколько дней, надо убедиться, есть основания или нет.

Жил этот мужик в центре, и когда я пришёл, он выдал мне целую сумку книг. Ручки китайской рисовой сумки неприятно впились в ладонь, книг там было слишком много.

— Ну, надолго хватит, — толстый мужик в грязной рубашке хмыкнул.

— Толик быстро читает. Через месяц ещё попросит. Повёз я тогда.

— А пустят в больницу-то? — спросил он, нахмурив лоб. — Время уже позднее, темно совсем.

— Меня пустят.

Я вышел на улицу и пошагал по только что выпавшему снегу, постоянно перекладывая тяжеленную сумку из одной руки в другую, чтобы пальцы не так немели. Можно было взять машину у отца, но сегодня я хотел проехать именно на такси. Через десять минут я дошёл до стоянки, где обычно обитали бомбилы.

Там стоял киоск, велась поздняя торговля, рядом с ним горбилась бабушка, продающая семечки стаканами, причём пришла она недавно, ещё пахнет свежей прожаркой. Из машин на этом асфальтовом пятачке стояла только «копейка» с глубокой царапиной на заднем левом крыле и… мощный красный джип «Шевроле».

Его водитель с пассажиром как раз покупали семечки у бабки.

— Знаешь, Макс, — говорил один, пересыпая семечки из гранёного стакана в карман кожанки, — сколько у меня на кладбище лежит этих приверженцев воровских традиций? Больше, чем дохрена.

— Да я же не спорю, — его собеседник, настоящий великан, взял кулёк из газеты. — Просто они говорят…

— Да херню они говорят… о-о, начальник здесь.

Артур заулыбался, заметив меня, и сплюнул шелуху.

— Поддерживаешь малый бизнес? — насмешливо спросил я, кивнув на бабку, и поставил сумку на землю.

— Машка пирожков напечь не успела сегодня, а похрустеть чем-нибудь хочется, — он засмеялся, а следом заржал стоящий рядом с ним Крокодилыч. — Ну вот, кто-кто, а Васильевы, отец и сын, всегда с наездов начинают. Нет бы просто поздороваться.

— Мало ли, — я посмотрел на машину. — У тебя там не труп в багажнике? Что там лежит такое большое?

— А санкция на обыск у тебя есть? — Артур засмеялся ещё громче, но подошёл к месту водителя и нажал кнопку.

— Обыскивают помещения, а транспортные средства досматривают, — хмыкнул я.

Багажник джипа открылся: внутри лежал ковёр, несколько мотков скотча, топор, сапёрная лопата и бита.

— Вот явно кого-то убивать собрался, — заметил я.

— Да я всегда это вожу. Только ковёр на дачу Максу увезём, — он кивнул на Крокодилыча, — хороший, турецкий.

Ну, кого-то закапывать Артур