Бестелесные. Книга 1 - Григорий Мокеев

Меня как будто ударило током.

– Когда… это случилось? – от страха услышать ответ перехватило дыхание.

– Вроде лет восемьсот назад, я не помню точно. Почему ты так разволновался? – Элисс подозрительно посмотрела на меня.

Если один год на Земле равняется ста годам в наших мирах, то… Нет, этого просто не может быть. Я не хочу думать, что это я убил бедную девушку.

– Да просто странно, что в Раю так часто умирают люди, – соврал я, но тут же выпалил. – Кажется, это я убил ее! Я был маленьким, я не целился в нее, я не хотел никого убивать!

На мгновение мне показалось, что Элисс сейчас просто разобьет зеркало и уйдет.

– Мне было ужасно стыдно, когда я убил тело. Но я даже подумать не мог, что пострадала еще и душа. А теперь я действительно ощущаю себя самым настоящим убийцей.

– Может быть, ей теперь даже лучше, это ведь не настоящий Рай, – в глазах Элисс не было презрения, скорее, она хотела помочь мне. – И ты ведь не хотел никого убивать? Винить себя сейчас нет никакого смысла.

– Я мог бы просто отказаться от глупой игры и уйти, – я снова опустил взгляд. Как же я хотел в детстве изменить ситуацию, сколько раз в своих мечтах я просто уходил или швырял камень куда-нибудь далеко. Тогда я успокоил себя, что это всего лишь неразумное тело, но теперь… Больше у меня нет оправдания.

– Ты когда-нибудь видел своих родителей? – Элисс выдернула меня из моих размышлений.

– В смысле, священников?

– Нет! Тех, которые родили тебя, – маму и папу, – Элисс немного покраснела, но произнесла это. У нас не принято называть тела мамой и папой.

– Мне кажется, нет, но… – я очень смутился, но врать не хотелось. – Я помню один случай. Мне тогда было двенадцать, священники погнали нас учиться чистить городскую канализацию. Все, что я помню про тот день – это ужасная вонь, от которой хотелось повеситься. Жуткая смесь запахов гнили, сырости и человеческих испражнений.

Меня покорежило от этих воспоминаний, а Элисс внимательно слушала.

– Под ногами хлюпала мутно-зеленая вода, по ней, как одинокий парусник, несло труп крысы. Тогда я и увидел его – он стоял метрах в двадцати и чистил стену. Кожа была абсолютно белой, волосы похожи на черную половую тряпку, под ободранными по колено штанами тонкие ноги.

Я остановил свой рассказ, чтобы собраться с мыслями.

– Это был твой папа? – тихо спросила Элисс.

– Я не знаю. Сначала я испугался его, он не был похож на человека, скорее напоминал большого голого крота. Но потом я начал узнавать. Некоторые черты его лица казались мне родными, это было ужасное чувство. Этот человек вызывал во мне одновременно любовь и отвращение, – странно, но почему-то от рассказа мне полегчало. – А почему ты решила спросить?

– Извини, что заставила тебя снова вспомнить об этом, просто… – Элисс на секунду задумалась, как будто решала, стоит ли продолжать говорить или нет. – Ты понимаешь, что, если мы вернем все души обратно на Землю, наши родители тоже вернутся? Как они будут воспринимать нас? А мы их? А еще люди отныне будут сами воспитывать своих детей. Как ты думаешь, мы будем любить своих чад?

Слишком много вопросов. Если честно, даже никогда не думал об этом, но теперь придется. Может быть, мы вообще все испортим, вернув души на землю?

– Я надеюсь, они хотя бы нас узнают. Требовать от них любить нас мы не можем. Они ведь не должны отвечать за то, что делали их тела. Я думаю, мы обязательно будем заботиться о своих детях – вспомни легенду о короле и похищенном принце, – вот опять я лукавлю, ведь абсолютно понятия не имею, что выйдет из нашей затеи. И стараюсь об этом даже не думать. Но любая жизнь будет лучше Ада и даже Рая. Надеюсь.

– В таком случае нам надо поскорее придумать план и воплотить его в жизнь, – голос Элисс стал бодрее – кажется, я на нее действую как успокоительное. – А теперь давай я расскажу подробнее о встрече с Инес, как и обещала.

Хитрая улыбка подтвердила, что Элисс прекрасно понимает, как мне это «интересно».

– Я увидела их еще издалека, Инес ни с кем не перепутаешь. И на талии у нее лежала мужская рука!

* * *

В моей руке перо, я жутко нервничаю. Точнее, нервничает человек, чьими глазами я сейчас вижу мир. Рука дрожит над пока еще пустым желтоватым пергаментом, за спиной грохочет гром. Вот дождь с удвоенной силой барабанит по деревянным ставням, в воздухе витает запах гари. Как ни странно, он исходит от меня – то есть, от священника, конечно. Свеча на столе почти догорела, в этом крохотном кабинете она – единственный источник света. Большую часть каморки занимает огромный письменный стол. Мне показалось, что даже если бы весь мир рухнул, этот стол остался бы стоять на своих массивных ножках – львиных лапах. Стол завален различными пергаментами, на многих из них я вижу печать – голову льва. Судя по всему, это рабочий кабинет священника: в углу – книжный шкаф, корешки книг пестрят жутковатыми названиями «Власть над тенью. Том 1», «Теория пыток», «Влияние душевного страдания на поведение тела». На противоположной стене висит картина: священник в длинной мантии, сползающей на пол, на голове капюшон, но лицо видно отчетливо. Два сияющих, абсолютно белых глаза, куча морщин и длинная, достающая до колен седая борода. Конечно же, я знал это лицо. Шарид – первосвященник.

В уголке картины предприимчивые пауки свили сеть. Похоже, хозяин кабинета не очень уважал своего прародителя, но повесить портрет обязывала должность. Раздался настойчивый стук.

– Входите! – рявкнул церковник и с явным облегчением отложил перо, так и не написав ни слова.

В дверь быстро вошел священник небольшого роста. Его мантия была мокрая, с ног капала грязь, оставляя следы на каменном полу. – Надеюсь, ты принес с собой хорошие вести? – тот, в чьем теле я нахожусь, пристально смотрел на гостя. – На улице льет как из ведра, мы обыскали весь ров, но…

– Вы, со всеми вашими силами, не можете поймать двух беглецов, один из которых едва ли может ходить после пыток!? – от священника исходила настоящая ярость.

– Я послал людей осмотреть канализационный сток… – церковник так боялся гнева своего начальника, что я даже под мантией вижу, как дрожат его ноги.

– Пошел вон! Если завтра беглецы не будут стоять передо мной, твоя голова полетит первой! – я почувствовал,