Слеза Иштар - Lark A. Bratenska

Клокхолл за ниточки, как марионеточник! – Трикстер кувырнулся в воздухе. – Но у меня есть козырь. Эхо, солнце, покажись! Твоя сестренка ослепнет от его страшилок.

Рядом с Орисс, из её собственного искаженного отражения в призме, ступила Эхо. Босая, в струящихся тканях цвета туманного ультрамарина, в волосах притаились серебряные колокольчики. Её появление было тихим, почти незаметным – словно она всегда здесь была, просто ждала своего момента.

«Эхо из Ордена Хаоса, – вспомнил Тим. –  Но почему она здесь? Разве Орден не должен быть против Часовщика?»

Руки Эхо коснулись призмы.

– Смотри на меня, сестра, а не на его страх, – пропела Эхо кристально чистым голосом.

Призма померкла, превратившись в матовое, запотевшее стекло. Режущий свет погас, оставив лишь тупую боль в глазах Орисс.

– Спасибо, – выдохнула Орисс, медленно открывая глаза.

– Я рискую всем, помогая вам, – тихо сказала Эхо. – Орден узнает. Аритмикс не простит. Но… – она посмотрела на Тима, – некоторые вещи важнее правил.

Морок исчез. Они стояли у глухой крепостной стены-монолита из черного металла, покрытой шевелящимися шестернями.

– Ну же, Леди Зеркало, скажите же нам, где слабинка у этого железного урода? – Мсье Ренар свисал вверх тормашками с преграды.

Орисс прижала пальцы к вискам, глядя на стену. Её глаза, всё ещё болевшие от атаки призмы, пытались сфокусироваться на истинной сущности барьера.

– Там… – её голос дрожал. – Шестерня S-34… не дотягивает до вала. Из-за лени механика… Она скрывает его стыд за плохую работу, спрятанный под слоями перфекционизма…

Эхо вскинула руки и из её пальцев брызнул перламутровый свет, высвечивая на мрачной стене кривую, смещенную шестерню.

– Порок лени визуализирован. Бейте, пока я держу свет!

Тим выхватил мастихин – короткий, острый, как стилет.

– Он украл мои картины… мои сны… – прошипел он, замахиваясь.

– Позволь мне, малец. Цвет страха Часовщика всегда был кроваво-ржавым.

Ловким движением Лорд Вульф вывинтил основание трости, в руке его блеснул компактный, калёный ломик.

– Отойдите-ка, друзья. Такой удар требует точности. – Он прицелился. – Ренар, если это ловушка…

– Ловушка? Для кого?! – Трикстер кувыркнулся на шестерне над их головами. – Для вас или для него?! Бейте, пока Эхо не растаяла…

Силуэт Эхо подрагивал, перламутр тускнел. Держать визуализацию порока было нелегко – это отнимало её силы, высасывало энергию. Каждая секунда давалась всё труднее.

Вульф коротким точным тычком попал точно в центр светящейся метки. Реальность с визгом и хрустом стекла лопнула.

Стена покрылась сеткой трещинок. В самой широкой из них замерцал узкий, темный проход, откуда хлынул запах перегретого масла, вековой пыли и… страха.

– Идите… – прошелестела Эхо. – Мы… отвлечем. Сестра… найди его боль. Она ключ… ко всему…

Её силуэт расплывался, словно тушь в воде.

Мсье Ренар нырнул в проход первым, превратившись в красочный платок-ленту.

– Шевелитесь, леди и джентльмены! Мой хаотичный танец долго не продлится.

Он мелькнул в темноте мазком киновари.

Орисс бросила взгляд на тающее Эхо.

– Держись… Я отыщу… – прошептала она и шагнула в черноту.

Лорд Вульф протолкнул вперед Тима:

– Твоя очередь, малец. Пора узнать ответы. И вернуть себе долг.

Тим замер. Тьма прохода дышала на него запахом лака и старых кошмаров. В руке он сжал мастихин. Гнев обжигал до боли. Но под гневом пряталось что-то ещё – страх. Страх узнать правду. Страх не справиться. Страх потерять себя окончательно.

Он сделал глубокий вдох. Это была его жертва комфортом неведения. Он мог бы остаться в Клокхолле, продолжать рисовать, не задавая вопросов. Но тогда он никогда не узнал бы, кто он на самом деле.

– Старику пора вернуть украденное, – сказал он тихо, но так, что слова повисли в воздухе, как обет. – По осколку. По мазку. По… себе.

И он шагнул в проход, который сомкнулся за ними с тихим щелчком, как крышка карманных часов.

На улице остались лишь золотистая пыль, трещина в крепостной стене… и тихий звон колокольчика, тающий в гудящем воздухе Клокхолла.

***

Тьма резко сменилась солнечным светом погожего дня. Проморгавшись, Тим завертел головой по сторонам.

Они стояли внутри Башни. Но это была не та Башня, которую он помнил – не та, что рисовал в своей мастерской в реальном мире. Вместо изящной спирали из часовых механизмов, уходящей в небо, перед ним возвышался чудовищный гибрид.

– Ослик?! Прямо как у меня… – Он посмотрел вверх. – Зиккураты?! Здесь?..

Тим перекатывался с пятки на носок, покачиваясь.

– Так вот оно что! Старый ты, пройдоха, Часовщик! Ты думал, я не замечу? – прокричал он в вышину.

Его голос эхом отразился от стен, составленных из фрагментов всех его картин. Здесь были и зиккураты, и японские чайные домики, и мосты, и сады – всё, что он когда-либо рисовал для Часовщика, всё было встроено в структуру Башни.

«Странно, но Собор Парижской Богоматери я не рисовал… Да и на Гринвичскую обсерваторию заказов не было… Как тогда получился этот чудовищный гибрид?!» – от бубнежа под нос художник перешёл на крик.

– Что это за монстр, Часовщик? Я у тебя спрашиваю! Где моя чудесная спиралевидная часовая Башня? Что ты наделал, старик…

Тим опустился на мостовую и обхватил свои вихры руками. Внутри него разбухал комок концентрированной ледяной ярости… Он открыл папку для эскизов, подаренную Орисс. Там лежало бесспорное доказательство воровства Часовщика: эскиз Башни, подписанный рукой Тима.

Художник бережно погладил листок, расправляя заломленные уголочки. Машинально потянулся к сумке за планшетом и карандашом.

И тут что-то щелкнуло в его сознании. Впервые за все месяцы в Клокхолле Тим осознанно, полностью понимая, что делает, взял в руки карандаш не по приказу Часовщика, а по собственной воле.

Это был его урок. Его сила. Его выбор.

На глазах Лорда Вульфа и Орисс Шпиль Времён из мрачной песчано-кирпичной туши преобразился в почти воздушную спираль из часовых механизмов, утекающих в небо. Линии Тима перерисовывали реальность, возвращая Башне её истинный облик – тот, что он задумал, тот, что Часовщик украл и исказил.

– Довольно! – проскрипело-проскрежетало откуда-то изнутри обновлённой Башни.

Глава 8: Правда и ложь

Тим скользил по серому блестящему полу, прыгать – все равно что корова на льду – не получалось. Полупрозрачные стены пульсировали синим, зелёным, иногда жёлтым, знаки походили на руны или иероглифы. Хотя нет, догадался Тим, это была модифицированная клинопись!

Он наматывал уже восьмой виток вокруг шахты-колбы, в которой скользил гигантский маятник. Иногда по трубочкам-венам струился золотой песок времени, серебристая ртуть мгновений, густая синева вечности. Как ни странно, но ни тиканья часов, ни скрежета механизмов, лишь лёгкий звон, вибрация.

«Где же конец этой