Двоеверие - Руслан Валерьевич Дружинин

– Не робей. Мы оба… нет, тако не правильно. Но неважно, пущай так и будет, – старалась сказать она по-людски. – Аже в племени Волчицы с надземцами сходятся, коли в роду недостаток мужей. Не брать то, ще нам Среча даёт – суть не мудро.

– Темно это, погано… – ответил Егор, тяжело поведя головой. Улыбка на лице Риты погасла. Егор поспешил развеять её смятение. – Пусть так, но не по-нашему это, не по-монастырски. У нас в браке муж и жена, как единое тело живут. Церковь внутри семьи своей строят, благую и прочную. Для нас в браке честность и мудрость, и чистота с велелепием. Нельзя собой торговать за корыстную выгоду, пусть и для выживания.

– Расскажи мне поболе, аки любят в Монастыре! – вынула Рита из-под рубашки Егора металлический крестик и принялась рассматривать его на ладони.

– С чего начать?.. – растерялся Егор и ненадолго задумался. – Пусть с того, что по осени, когда листья желтеют, и закрома Монастырские полнятся житом, мы сватов посылаем к любимым. Ежели все согласны, а родителям и невеста, и жених по душе, тогда и свадьба играется. Сыто всем, вольно, пир горой из того, что Бог людям послал. Невеста в доме у жениха остаётся. Он загодя тепло строит. Всей артелью работаем, как друзья и единоверцы ему помогаем. Но если тепло не готово, любовь ведь бывает нежданной и ранней, тогда молодая жена у свекрови и свёкра живёт. Зимой тесно в тепле в две семьи. Непременно надо построить своё тепло летом, потому Слобода разрастается.

– Ведомо мне сие. Кажная изба крестианская нами посчитана, где и сколько людей в тепле нарождается знаем.

От этих слов по душе у Егора пробежал холодок. Конечно, Навь следила за Монастырём. Но никто не догадывался, как хорошо она знает про дела в христианской общине.

– Сколько добра к вам откуда идёт, где едите и снедь сберегаете, где вода копана, куды машины поехали – всё ведунье доне́сено.

Рита заметила, как посуровело лицо у Егора.

– Да не страшися! – засмеялась она. – Осемнадцать Зим мы считам, а до сего дня живём мирно. Есмь черта по кровавому договору, она от лиха нас сбережёт.

Стараясь его успокоить, Риса потёрлась носом об щёку и зашептала ему на ухо.

– В самую жаркую ночь, кою избирает ведунья, костры распаляются. Подземная Матерь платком рамена укроет, нам добро проречёт, да требы у капи возне́сет. Ступит с песнею хоровод у костра, противосолонь, солнцем мёртвых. Друг дружку весты за руки держат, кажная подружницу пуще себя бережёт. Молодцы под приглядом матёрых силою меряются. Ножи да огнепалы возложат к Перуну. Какая есмь сила в руках, тот и первый пойдёт из круга весту таскать. Иные дальше ратаются: кто второй, а кто третий. Хоровод к охотнику спиною идёт, на костёр весты смотрят, а Волк знай собе выбирает. В круге страшно: може он тобя заглядел? Нет, сызнова круг зачинается, сердце торкает, дышать страшно. Охотник весту из круга хватает! Три раза тащит! Коли не люб, так подружницы рук не разомкнут, кричат голко: «Навь тащит!». Ежели три раза крикнут, а охотник не вырвал – уходит: не до́был собе жену. Станет из первых последним. Но коли уж вырвал весту, то тащит возлюбленную к костру, подальше от игрища. Там и любовь свою крепят. Ночь идёт, тает круг, голосов в песне мало. Руки уж не подружницы держат. Коли в племени с кем кологотилася, так и бросят в объятия негожему. Да и не всякий год охотников вдосталь, егда меньше круга. Коли веста их хоровода не отомкнулась – хоть умри со стыда! Не одному охотнику не залегла в сердце, никто не добыл! Вот и мыслишь, на коего перед Ночью Костров подружницам нашептать, егда тобя из круга потянут, дабы руки отняли и не противилися.

Она поцеловала Егора. Солоноватым и долгим показался ему поцелуй. Когда же Рита прервалась, спросила.

– Ты бы вырвал меня из круга? Отринул от племени?

Егор знал, как надо ответить. Но ответ этот – лживый. Не на смотрины он к Нави пришёл, не за сверкающими глазами охотницы, а вызволить из подземного плена Дашутку.

– Сил бы не пожалел, вырвал бы тебя из круга, – так крепко, как только мог, стиснул он Риту, чтобы поверила. Она – его ниточка к Нави, мостик между миром людей и подземников.

Рита в его руках задрожала. На миг Егор испугался: подземники слышат ложь! Она едва проговорила.

– Я… тебя люблю. Ты сможешь любить такую… как я?

Слова, с трудом сказанные на оседлом, звучали как никогда чисто.

– Я тоже тебя люблю, – поцеловал он Риту, лишь бы скорее укрыть глаза. Она доверчиво поддалась. Егор заставил себя поверить, что никого дороже Риты для него нет и не будет. Её пальцы легли к нему в руку и крепко сжались, будто желая к нему прирасти. И он почувствовал перстень. Егор знал его – серебряный перстень со вставкой из янтаря. Он сам торговался, приценивался и выменивал его для Дашутки!

– Откуда у тебя перстень?

Рита не понимала, будто не её кольцо вовсе, но вот досадливо фыркнула.

– Родичем даренное. Баское колечко… Аки же ты углядел? Ще, любо тобе?

– Это девчонки кольцо, которую из общины украли. Нарушили договор и выкрали дочь Настоятеля! – Егору не верилось, что подземница ничего не знает об этом. – Кто тебе его дал? Моя племянница? Она жива? Где?!