Плеск звездных морей - Исай Лукодьянов

Расслоение квантов времени… Опровержение очевидности и здравого смысла…

Я сидел в своём пилотском кресле, поглядывал на приборы, на привычный рисунок созвездий на экране, и мысли текли торопливо и беспорядочно.

Что, собственно, произошло?

Вечером — разговор с Самариным в Управлении космофлота. Он предложил Робину перейти вторым пилотом на линию Луна — Марс вместо Антонио. Робин отказался, хотя мы с Самариным уговаривали его не упрямиться. Самарин рассердился:

— Нет, понимаете вы, нет у меня возможности перевести вас обоих на одну линию.

— Да ничего, старший, — сказал невозмутимый Робин. — Мы и на этой полетаем. Куда торопиться?

— Ладно, — сказал Самарин. — Тогда давайте так. Улисс перейдёт вторым пилотом на линию Луна — Венера, а ты, Робин, — на марсианскую линию. Полетаете врозь, ничего с вами не случится, а через год обещаю воссоединить вас. Ну, Аяксы?

Я сказал, что не хочу на Венеру, и тут Самарин схватился за голову и заявил, что не понимает, почему он до сих пор губит своё здоровье, постоянно общаясь с пилотами, вместо того чтобы спокойно доживать жизнь где-нибудь на Маркизских островах, в апельсиновой роще.

Что было потом? Ранним утром пришёл рейсовый с Венеры и привёз комиссию Стэффорда. В селеногорских коридорах гудели голоса, бегали озабоченные люди, прошествовал Баумгартен со старомодным набитым чемоданом. Он кивнул мне, но, кажется, не узнал. Стэффорд засел на узле связи и вёл радиоразговор с кем-то из Совета перспективного планирования.

Робин был уже на корабле, проверял вместе с космодромными механиками готовность систем к полёту. А я все ещё медлил, крутился у входа в столовую. Наконец я увидел того, кто был мне нужен.

Том Холидэй вышел из столовой, дожёвывая на ходу. Он торопился куда-то, но все же я шагнул навстречу и поздоровался. На меня глянули серые, до жути знакомые глаза. Лицо у Холидэя было в тёмных пятнах. Белокурые волосы ещё не высохли после душа.

— Здравствуй, Улисс, — сказал он так, будто мы виделись последний раз не два года назад, а вчера. — Как поживаешь? Ты повезёшь нас на Землю? Слышал, диспетчер называл твою фамилию.

— Я на днях видел Андру, старший. Она поступила в Веду Гумана.

— А! Это хорошо. Студентка уже, значит… А Ронгу ты не видел?

— Нет.

— Пойду, — сказал Холидэй. — Старт в двенадцать?

— Да. Хочу спросить, старший… Как там мои родители?

— А! Да все в порядке, полагаю.

Не хотелось лезть с назойливыми расспросами, но все же я спросил, запинаясь и подыскивая слова:

— Удалось выяснить, почему тогда… ну, я про тот случай с Тудором…

— Случай с Тудором? Есть несколько разных предположений. — Холидэй обеими руками пригладил влажные волосы. — Похоже, что он действительно не слышал меня. Но это не физическая глухота.

— А что же?

Холидэй пожал плечами.

— У них очень быстро развивается ментообмен, — сказал он и ушёл, оставив меня в полном недоумении.

Перед отъездом на космодром я заглянул к Ксении в обсерваторию.

— Очень мило с твоей стороны, — медленно сказала она, — что ты зашёл хотя бы попрощаться.

— Скоро прилечу обратно, — сказал я. Улыбка, кажется, не очень-то получилась у меня.

— Конечно. По расписанию.

— Ксения, ты… Прошу тебя, не сердись.

— С чего ты взял? — Она подняла брови. — Мы оба свободные люди. До свидания, Улисс.

И вот мы летим. Наш грузовик забит багажом комиссии Стэффорда. В пассажирском салоне витийствует Баумгартен, и продолжают недоступный мне математический разговор Греков и Феликс, и молча лежит в кресле, прикрыв глаза, Том Холидэй. Хотелось бы мне проникнуть в его мысли…

Мои мысли беспорядочны, скачкообразны. Я пытаюсь выстроить их с начала, с нуля — нет, не удаётся. Тревога. Она не только во мне. Она в наклоне головы Робина, сидящего справа. Она в мерцании далёких звёзд. Она в покачивании указателей тяги. В каждом уголке рубки.

Никак не могу додумать до конца какую-то важную мысль.

И вдруг…

Робин поворачивается ко мне, и я вижу, как начинают шевелиться его губы.

— Но если можно сдвинуть время…

Вот оно. Вот оно! Меня осенило.

— Робин! — кричу я. — Ты гений!

— Постой, дай закончить…

— Не надо! — кричу я. — Если прошли импульсы, то и мы можем обогнать время. Мы полетим к звёздам!

Я передаю Робину управление и спускаюсь из рубки в салон.

Первый, кого я вижу, — это Дед. Он лежит в переднем кресле, втянув голову в плечи и вцепившись в подлокотники. Он кажется маленьким, больным, очень старым.

— Вам нехорошо? — спрашиваю я по-русски.

Дед не отвечает, а Греков выглядывает из-за спинки его кресла и посылает мне менто: «Не тревожь его». Я понял и кивнул.

Они там беседуют втроём — Греков, Феликс и Стэффорд. Великий Стэффорд, Стэф Меланезийский. Он осунулся и выглядит усталым. И все же по-прежнему красив и элегантен.

Понимаю, что не должен влезать в их разговор со своей корявой идеей, но ничего не могу с собой поделать. Я прошу извинения и выпаливаю: «Но если прошли импульсы, то и мы…» Ну, и так далее. Стэффорд смотрит на меня удивлённо: мол, что ещё за новости? Греков подпёр кулаком тяжёлый подбородок, молчит.

Феликс, молодец, нисколько не удивлён. Запускает пальцы в свою волосяную крышу.

— Ну что ж…

И начинает говорить о теле, движущемся в пространстве-времени. Длина этого тела — расстояние между одновременными положениями его концов. Но если эту одновременность сдвинуть…

Я почти ничего не понимаю в том, что он говорит дальше, — просто в голове не укладывается. Я напряжённо вслушиваюсь, ожидая ответа на вопрос: можно, основываясь на этом принципе, лететь сквозь время к звёздам?

И Феликс вдруг умолкает на полуслове. Я отчётливо слышу его решительное менто: «Можно».