Воин-Врач VI - Олег Дмитриев

и пропали. Да так, что и не поймёшь — туман прибрал, или сквозь землю провалились. Но ясно было, что незамеченным к лагерю не подобраться ни человеку, ни зверю. Хотя, глядя на дежурных-караульных Яновых, я бы и за птиц не поручился.

После недолгого совещания над походной картой перекусили и завалились спать. На твёрдой земле как-то сразу резко и отчётливо становилось понятно, что болтаться по ночам на воде, как… безрадостно, в общем, болтаться — это совсем не то, для чего создавали нас Боги. На травке лежалось значительно лучше, удобнее и увереннее. Да и просто на земельке.

К вечеру ушедшие нетопыри и руяне вернулись, появившись из ниоткуда привычно неожиданно, снова едва не до икоты перепугав караульных из северных стран. Но принесённые ими кабаны и пара оленей смазанную радость встречи тут же размазали обратно. Ну, то есть мгновенно примирили друг с другом разведку и сторожей. Пока воины насыщались, мы снова пробежались по плану.

— Спустимся до Темзы, перемахнём залив — и всё, — уверял Олаф, тыча в карту.

— Что — всё? — недовольно пробурчал Свен. Кажется, в этом походе он принял на себя функции Ставра: брюзжать, гундеть и ставить под сомнение даже очевидные вещи. Хотя по возрасту, вроде, и рановато было.

— На место прибудем, — чуть удивлённо пояснил старшему товарищу и коллеге норвежский хёвдинг.

— Ранним утром, не жравши, после ночи на вёслах. На земли Ёрмунгандовых детей, — не унимался конунг.

— Ну пошли обратно тогда, чего? Олени у них вкусные были, — предложил язвительно шведский ярл.

— Вот что, — не принял иронии Свен, — дождёмся прилива. С ним выйдем в море. По высокой воде зайдём сразу в Ставр-реку, закрепимся на берегах. А там уж решим, что дальше и как, на драккарах или лесами, по суше.

Вариант «война план подскажет» понравился всем. А за то, что вспомнил про здешние приливы, конунга поблагодарили от души. Так всё и сделали.

Лодий в реку набилось так, что и мост нужен не был. Вдоль берегов шли те, у кого осадка была самая малая, которым для высадки достаточно было чуть нос повернуть и вёсла выставить. За вторым поворотом Ставра, тёзку которого поминутно поминал Рысь, на берега́ посыпались дозорные, снова пропав во тьме. Позади нас осталась пара рыбацких деревушек и какое-то селение покрупнее, но оттуда ни увидеть, ни услышать наше продвижение не могли. Впереди оставался финальный рывок. Но бросаться сломя голову в логово лизозубов не торопились даже горячие скандинавские парни. За нашими спинами восходило Солнце. Мы ждали новостей от разведки. И дождались.

Они опять стали появляться, как грибы в детских мультиках: бац — и стоит на пустом месте, окрестности озирает. А потом донёсся шум. И из перелесочка рысцой выскочили двое, таща за углы какой-то куль. Который сдавленно и жалобно вещал что-то на здешнем. Я, знавший по-английски только хэллоу, плиз, сенькью, ну и ещё Черчилль, Тетчер и Чемберлен, и то услышал знакомое слово.

Из развязанного мешка показалась сперва чёрная курчавая причёска, потом характерный вполне нос, а за ним — два вытаращенных круглых чёрных глаза. На кельта торчавшая голова похожа не была никак.

— Чего за чёрта притащили? — со свойственной деликатностью поинтересовался у запыхавшихся своих Рысь.

— А! Пгесвята́я Дева Маги́я! Гу́сы! — выдала голова. По-нашему. Но со знакомым дефектом речи, к образу подходившим вполне.

— Тьфу ты, и здесь они! А ты никак кгещеный? — моментально сориентировался Гнат, скопировав манеру речи. И, неожиданно, издевательски-елейную интонацию Кисы Воробьянинова, когда тот беседовал с отцом Фёдором.

— Я смигенный тогговец Самуил, и я имею сказать два слова великому князю Вячеславу Бгячиславичу! — выдала единым духом голова из мешка.

— Тю! Шоб ты — и всего два? — поразил её лингвистикой и орфоэпией воевода. — Вытряхивай его, братцы, а то торчит, как жаба из пруда.

Нетопыри с улыбками выполнили приказ, выкатив нам под ноги толстенького невысокого мужичонку, который тут же завертел во все стороны головой, глядя на воинов, но в первую очередь на представительных и дорого обмундированных мужчин прямо перед ним. Сам он одет был тоже не в рванину. Как говорили бывавшие в этих местах северяне, двухцветную одежду себе мог здесь позволить не всякий.

— Слушай сюда, Сёма, — задушевно начал Всеслав, разом приковав к себе внимание чернявого. — Я — князь Полоцкий. Со мной мои друзья и братья, конунг датский Свен Эстридсон, хёвдинг норвегов Олаф и ярл шведов Хаген Тысяча Черепов. С нами войска. Ты, я так думаю, не просто так тут гулял вдоль берега ночью, любуясь красотами родного края?

Торговец хлопал глазами, подрастеряв, кажется, национальные черты вроде мгновенной реакции. В мешке он казался более убедительным.

— Налейте выпить ему и дайте перекусить, — велел Чародей. — А то и вправду не по-людски как-то.

Самуил с трудом поймал пухлыми пальцами лафитничек, понюхал, зажмурился и выпил. Потом вытаращился ещё сильнее, чем из мешка только что, и вцепился зубами в предложенный ломоть ржаного. Прожевал откушенный кусок, спрятал бережно за пазуху оставшееся под повышенно эмоциональный вздох Рыси, оправил на пузе короткую курточку и начал.

— Дядя Абгам пегедал, шо ви забегёте нас с пгоклятого о́стгова.

— Всё так. Если вы будете мне полезны, — внимательно, неторопливо и со значением проговорил Всеслав.

— Будем! Вот шо я вам скажу, уважаемые…

Сёма и его родственники, те самые три семьи, про которые говорил непростой галантерейщик из Полоцка, вели торговлю разным товаром и имели свой гешефт на этом берегу Па-де-Кале уже лет десять. И видели своими глазами все особенности внутренней политики Вильгельма. Поэтому и искали любую возможность покинуть остров, становившийся всё менее гостеприимным. Но король запретил вывозить со своих земель своих подданных, посадил в каждом порту по банде негодяев и пустил по городам других, что вырывали последний кусок из голодных детских ртов. Открылся неожиданный нюанс: за время нашего похода три семьи по пять-семь душ чудесным образом разрослись почти до сотни. И оставить на «ве́гную неминучую погибель», по эмоциональному выражению Самуила, никак нельзя было никого, ни маленькую Сарочку, на тётю Хаю, ни даже глухого дедушку Изю, старого жулика, шоб он был здоров ещё сто лет.

В процессе этого картавого монолога, ближе к финалу, на каменно-спокойном изначально лице Рыси начали подрагивать некоторые мышцы. Но неземное терпение воеводы было вознаграждено.

Эти знали всё. Вообще всё, что касалось численности и дислокации. Они знали, где именно в Йорке был Вильгельм, сколько воинов у него было с собой, сколько каталось по графству и сколько могло бы прийти на помощь аббатству. Если просьбу ту гонец сможет доставить. А