Фантастика 2025-147 - Юлия Шахрай

– Если они рушатся, значит, мы можем жить без них.

И эти слова расходились волнами, словно семена ветрогона, пуская корни в каждом сердце.

Для Лю Инь Мо всё это было лишь ещё одним пиршеством. Ведь страх и сомнение, что рождались в сущностях самих Богов, теперь множились в их жертвах. Но для смертных это было началом новой эры. Той самой эры, где впервые за бесчисленные циклы люди осмелились подумать о мире без Богов.

Боги заметили перемены не сразу. Сила их сущностей была велика, их тела – наполнены тысячелетиями накопленной силы, и поэтому первые удары казались им не более чем усталостью, лёгким помутнением, будто затяжным сном.

Но со временем всё стало очевидно. Некоторые Божества, некогда сиявшие, начали бледнеть. Их ауры тускнели, словно костры, в которых забыли подкинуть дров. Их голоса теряли властный оттенок. Когда-то от одного слова мог дрогнуть мир, теперь же оно гасло в пустоте, не находя отклика. Их храмы пустели. Алтари покрывались пылью. Там, где Бог ждал жертвоприношений, стояли лишь пустые чаши. Там, где должны были гореть курильницы, слегка покачивалась лишь сухая паутина. И каждый такой забытый алтарь был словно нож в сердце божеству. Сначала они пытались оправдываться перед собой:

– Смертные забыли… Всего на миг… Но завтра они обязательно вернутся.

– Это обман тени.

– Всё это лишь временно.

Но дни тянулись дальше… А вера всё не возвращалась. Владыки морей начали ощущать, что волны больше не откликаются на их зов. Боги урожая – что семена всходят сами, без их благословения. Владычицы любви и плодородия заметили, что в сердцах людей зарождаются чувства без их вмешательства, без молитв и подношений.

Тогда их охватила паника. Они впервые за эоны лет почувствовали голод – голод веры. Это был не телесный голод, но изнуряющее чувство пустоты, которое с каждым днём разъедало их изнутри. Те, кто раньше сидел на небесных тронах, начали спускаться вниз, являться смертным и требовать поклонения силой. Но чем яростнее они принуждали, тем сильнее люди отворачивались, видя в них не величие, а слабость.

И вот тогда Боги обратились друг против друга. Одни пытались отвоевать веру, захватив чужие земли, алтари, храмы. Другие тайно воровали жертвоприношения, перенаправляя потоки веры к себе. Одни вступали в союзы, другие предавали вчерашних союзников ради новых обещаний.

Среди небожителей начались битвы – не за миры, не за великие законы бытия, а за крохи веры. Каждый смертный, сохранивший привычку кланяться и возжигать свечу, стал дороже целой армии. Каждая жрица, сохранившая служение – добычей, за которую стоило пролить кровь. И это зрелище было страшнее любых сражений с Лю Инь Мо. Потому что Боги, которые должны были быть недосягаемыми, сами показали миру свою слабость. Как шакалы, дерущиеся за падаль. И в такие моменты Тень только росла – ибо паника Богов была её величайшей пищей. И все попытки удержать веру силой стали началом конца.

Первым не выдержал Владыка Грома, Чхон-Мун. Его культ всегда держался на страхе. Каждую грозу люди считали его гневом, каждую молнию – предупреждением. Когда жрецы перестали совершать обряды молений о дожде, он явился в смертный мир. Облака над целыми землями вспыхнули огнём, громовые удары уничтожали деревни и пашни.

Но люди, вместо того чтобы пасть ниц, разбегались – и кляли его, называя бедствием, а не защитником. Их проклятия не несли силы, но были отравой. Он понимал, что больше нет той связки, которая связывала его с сердцами смертных. Он бил громами по пустым храмам, сокрушал алтари, но в ответ – тишина.

И однажды, посреди собственной бури, он понял, что все его удары больше не отзываются. Последняя молния не оставила следа на земле. Его руки стали прозрачными, и он рассыпался, растворяясь в том самом небе, которое предал.

Следом шла Богиня Милости, Хаын. Её храмы всегда были полны – женщины приносили цветы, матери клали на алтари первые хлебы. Но когда смертные поняли, что любовь и доброта могут рождаться сами по себе, без её благословения, она начала паниковать.

Хаын лично являлась в города, благословляла детей, одаривала целебной водой. Но никто не возжигал свечей в её честь. Её щедрость воспринимали как милость… человека, а не Богини. От этого её сердце наполнилось ядом. Она приказала своим жрицам силой брать дары у людей, требовать хлеба и цветов, угрожать проклятиями. Но чем больше её имя звучало в устах, тем холоднее оно становилось. Люди начали отворачиваться, а храмы – всё больше опустели.

И тогда сама её суть дрогнула. Тело Богини стало стеклянным, словно хрупкая ваза. Однажды ночью на её алтаре не оказалось ни одного цветка – и она разлетелась на тысячи осколков, исчезнув в ветре.

Повелитель Охоты, Куонг всегда считал, что сила правит миром. Его жертвами были звери, его жрецы приносили в жертву первую добычу. Но когда смертные перестали звать его на охоту, он решил вернуть власть страхом. Он обрушил на леса тени гигантских волков и стрелял невидимыми стрелами в тех, кто не поклонялся ему. Но смертные, вооружённые железом и магией, начали отвечать. Они убивали зверей, которых он посылал. Они больше не звали его именем охоту – а лишь закаляли собственные руки.

Каждый пролитый звериный дух должен был возвращаться к нему, но вместо этого исчезал – растворялся в той самой тени, что ширилась вокруг. И он понял, что его собственная охота обернулась против него. Однажды, когда он натянул свой лук, тетива оборвалась, и с этим звуком его душа тоже раскололась. Он исчез, как охотник, потерявший свой последний выстрел. Как итог, первыми падали именно те, кто привык держать веру на страхе или привычке. Они не смогли смириться с мыслью, что смертные могут жить без них. Их сущности растворялись – некоторые со взрывом ярости, другие с тихим звоном осколков.

И чем больше падало Богов, тем отчётливее смертные видели, что Боги уязвимы. Они вовсе не вечные владыки, а существа, чья сила питается их же почитанием. Тень же, наблюдая их гибель, всё больше росла. Каждый исчезнувший Бог становился ещё одной пустотой в небесах, и в эту пустоту текла её сила.

Некогда единый Божественный Пантеон, сияющий, как звёздный свод, теперь трещал и осыпался, словно высохшая глина. Каждый Бог, каждый клан пытался ухватить хоть крупицу силы, и в этой агонии рождались извращённые способы удержать веру.

Но не все падали сразу. Были те, кто умел изворачиваться, чьё естество веками питалось не только честными жертвами и искренними молитвами, но