Возвращение в Полдень - Евгений Иванович Филенко

– Техника, – нетерпеливо сказал Кратов. – Нейтрализация. Что не так с техникой?

– Я уже видел нечто подобное.

– Где?

– В музее ксенотехнологии.

– Существует такой музей? – недоверчиво спросил Кратов.

Он был завсегдатаем Тауматеки в Рио-де-Жанейро, имел случай обойти весь Вхилугский Компендиум, лично разрезал ленточку в пяти небольших музеях внеземных культур, произносил речь на открытии постоянно действующей частной экспозиции «Финрволинауэркаф меж двух времен». Как выяснилось, кое-что ускользнуло от его внимания.

– Да. Существует. – Короткие фразы давались Брандту не в пример легче. – В Штайре. Это старинный австрийский город.

– А вы у нас по первому образованию… – заметил Кратов с усталой иронией.

– Ксенотехнолог, – кивнул Брандт – Дипломированный. Очное обучение в естественной среде.

– То есть среди так называемых «людей-1»? – уточнил Кратов.

Брандт медленно кивнул. И в обычном состоянии несколько вяловатый, по воскрешении он выглядел совершенно заторможенным.

– На меня не смотрите! – поспешно сказал Мурашов. – Я медик по всем трем образованиям.

– Никто на вас и не смотрит, – сказал Кратов, сердито буравя медика глазами.

– Именно этим вы сейчас и заняты! – возразил тот. – И думаете обо мне… о всех нас… невесть что.

– Ничего я о вас не думаю, – проговорил Кратов. – Кроме, разве что, того, как вас использовать в разумных целях.

– И что надумали? – с живым интересом осведомился Мурашов.

– Для этой миссии вы, господа големы, положительно бесполезны, – холодно заявил Кратов.

– Говорил же я своим кураторам!.. – оживленно воскликнул Мурашов, махнул рукой и притих.

– Что же натолкнуло вас на мысль о тахамауках? – обратился Кратов к третьему навигатору.

– Громадная энергонасыщенность технических единиц. В сочетании с сугубой деликатностью.

– Если вы помните, вас там убили, – хмыкнул Кратов. – С сугубой деликатностью. Или вы этого помнить не можете?

– Можем, – вмешался Мурашов. – Вот сюда, – он ткнул обоими указательными пальцами во внешние углы глазниц, – у нас вмонтированы регистраторы. Очень прочные, практически неразрушимые. Поэтому мы оба помним момент своей смерти.

– Нейтрализации, – угрюмо поправил Брандт.

– Смерти, старина, будем честны. Мы с вами люди, хотя и с индексом «три», поэтому прекращение жизненных функций резонно считать смертью. И то обстоятельство, что смертей у нас может быть больше, чем одна, ничего кардинально не меняет… Мы помним и то, что было после смерти. Хотя чего там помнить? Разве что ваши, Консул, титанические усилия по нашей эвакуации.

– Не успел вас поблагодарить, – пробормотал Брандт, потемнев лицом, что в отсутствие загара могло бы выглядеть смущенным румянцем.

– Мы делаем это прямо сейчас, – оживленно подхватил Мурашов. – Не могу утверждать, что длительное пребывание в состоянии дормитации… когда жизненные функции угнетены либо прекратились полностью… так уж сильно осложнило бы восстановительные процессы. Все же, низкая температура окружающей среды – для дормитации это всегда предпочтительно. Но в общих интересах было как можно скорее поместить наши тела в саркофаги. Что вы и сделали, и мы вам за это признательны.

– Сколько угодно, – сказал Кратов с ледяной вежливостью. – А если впредь не будете сбивать фокус беседы, глядишь, и сами заслужите мою благодарность. Итак, энергонасыщенность и… э-э… сомнительная деликатность.

– Несомненная, – возразил Брандт. – Нас нейтрализовали, но не разрушили. Если вы заметили, там вообще ничего не было разрушено. К «архелонам» они даже не прикоснулись. А на «гиппогриф», похоже, и вовсе внимания не обращали. – Выдержав паузу, он добавил: – И, разумеется, форм-фактор.

– Ну же, не интригуйте, Ян, – подбодрил его Кратов.

– Я уже пытался объяснить. В Штайре, в музее ксенотехнологий, хранится несколько образцов архаичной техники тахамауков. Тех времен, когда их еще всерьез занимала галактическая экспансия. Не скажу, чтобы у меня было много шансов разглядеть технику, что нас атаковала. Но на аппараты, которые Феликс упорно именует Всадниками Апокалипсиса, я полюбовался вдоволь.

– Когда успели? – спросил Кратов.

– Глазел на видеалы внешнего обзора, пока приводил себя в порядок после выхода из дормитации. Нужно же было чем-то нагрузить зрительные рецепторы, а Всадники по-прежнему стоят снаружи корабля. Кроме тех, разумеется, что лежат. Конструктивные решения, обводы… такое ощущение, что даже материалы, из которых все это изготовлено, за тысячи лет не претерпели новшеств.

– Полагаете, мы врюхались в выездную экспозицию какого-то музея ксенотехнологии? – иронически спросил Кратов. – Или угодили на полигон списанной техники?

– Я не знаю, – с досадой произнес Брандт. – Я лишь высказываю предположения. Но то, как они себя ведут, свидетельствует об отсутствии осмысленной координации. Все их действия направлены лишь на то, чтобы устранить инородный раздражитель, препятствующий выполнению технической задачи.

– О которой нас никто не удосужился известить, – ввернул Мурашов.

– Хорошо, – промолвил Кратов. – Согласен. Они просто желали пресечь всякую активность в зоне своей ответственности. Неподвижную технику проигнорировали, големов отключили… – Мурашов негодующе фыркнул, но ничего не сказал. – Осталось два вопроса.

– Только два? – удивился Брандт.

– Не цепляйтесь к словам, Ян.

– Позвольте пояснить, – напористо сказал Мурашов. – Исключительно с тем, чтобы уменьшить степень неопределенности в наших отношениях, и без того безобразно затянувшейся. Обязательства перед Корпусом Астронавтов, соглашение о неразглашении… отвратительный канцелярит… Мы с Брандтом – разные големы. Как люди условно делятся на расы, так и мы относимся к различным проектам. Это было условием кафедры утилитарного антропогенеза. Во-первых, обкатка сразу двух проектов в экстремальных условиях. Во-вторых, снижение вероятности досрочного изобличения с вашей стороны. В силу конструктивных особенностей големы разных проектов в сходных обстоятельствах ведут себя по-разному, а не используют, хотя бы даже неумышленно, зеркальные поведенческие стереотипы. Такая опасность существовала, и решено было ее избежать простейшим способом. Старина Ян молчалив и, при всем уважении, несколько зануден потому, что в процессе кондиционирования решено было в качестве доминирующей избрать психомодальность «педант» в ее пограничной версии.

– А вам, док, навязали модальность «болтун»? – сочувственно спросил Кратов.

– Нет, конечно. Такой психомодальности не существует. Я «гипер-эмпат». Общительность, проницательность, высокая чувствительность к коммуникативному спектру партнера…

– И чтение мыслей, – добавил Кратов.

– Далось вам это чтение, – проворчал Мурашов. – Восприятие ментальных образов! И это, как вы уже поняли, есть универсальное свойство всех големов. Хотя Ян, насколько мне известно, пользуется им очень неохотно.

– Спасибо и на том, – хмыкнул Кратов. – Итак, обещанные вопросы, два из многих. Вопрос первый: что случилось с Татором и инженерами.

– Туземцы их похитили, – уверенно сказал Мурашов. – Это не вопрос, а очевидность.

– Похитили, – повторил Кратов. – И что с ними сделали? Уничтожили? Съели? Держат в заложниках и сочиняют письмо с требованием выкупа?