Вопреки всему - Владимир Александрович Сухинин

«Злоупотребляет крепкими напитками», – подумал я. С Кумом мы договорились. Я беру вину на себя, а он переводит меня в лазарет санитаром, но оставляет в первом отряде.

Визитер представился:

– Герасимович Анатолий Валерианович, следователь районной прокуратуры. Я из надзора по соблюдению социалистической законности в местах лишения свободы. – Он раскрыл портфель и достал тонкую папку, открыл ее, поправил очки и начал допрос. – Итак, осужденный Глухов, – произнес следователь. – Вы можете говорить?

– Могу, – тихо ответил я.

– Тогда расскажите, как вы оказались в таком положении, подробно, по минутам: что делали, где встретили своих убийц, как это произошло и на какой почве возникла ссора?

Я кивнул.

– Это было примерно в половине четвертого дня. Я выносил мусор, и когда высыпал его в контейнер, то понял, что я вот так, как этот мусор, выброшен из жизни. Я никому не нужен… Никого у меня не осталось… И тут я почувствовал такую тоску, гражданин следователь, что прямо хоть вешайся, – на глазах у меня выступили слезы. Я вытер их и продолжил говорить. – Но у меня бабушка верующая, она говорила, что вешаться нельзя, это самоубийство, самоубийц не принимает Господь.

– Глухов, вы же член партии… Хм, были, – поправился он. – Как вы можете верить в такие глупости? Какой господь? Человек сам вершитель своей судьбы. Что дальше было? – Он недовольно поправил очки.

– А дальше, гражданин следователь, – я вздохнул, – я решил свести счеты с жизнью.

– Что-о? – Очкарик вытаращился на меня. – Что вы решили?

– Я решил себя убить, достал бритвенное лезвие и порезал себя, но было больно, и я не довел начатое до конца. Я сжался и упал на асфальт. Дальше не помню…

– Глухов, – следователь не сдерживал раздражение и насмешку, – кого вы хотите выгородить? Ясно, что вас хотели убить. Так кто это сделал? Вы скажите, не бойтесь, вас переведут в другую колонию, и вам ничего не будет угрожать.

Он смотрел глазами доброго дядюшки, а в душе у него сидела ядовитая гадюка, я это чувствовал. Ему моя судьба до лампочки. Кто я? Просто зек, я никто, и имя мне – никак. Таких, как я, миллионы сидят по колониям, не имея права называться человеком. Мы ниже второго или третьего сорта люди, если можно людей делить на сорта.

– Я никого не выгораживаю, гражданин следователь, – ответил я. – Так все и было. Врагами я еще не успел обзавестись…

– А вот в показаниях свидетелей, что были в цеху, и прапорщика-контролера говорится, что они видели троих осужденных из службы внутреннего порядка, они в то же самое время, когда вы, по вашим словам, решили покончить с собой, вышли из-за угла, где находились контейнеры. Может, назовете имена или номера этих свидетелей?

– Я никого не видел, гражданин следователь, я просто хотел по-тихому уйти из этого мира. Мой мир разрушен, я скомпрометировал себя, мне самому от себя тошно. Клеймо предателя будет со мной до конца жизни, вы понимаете, какой это груз? – Я говорил искренне, потому что душа Ирридара сильно страдала оттого, что я назвал себя предателем, но душа Глухова давила все чувства, что рвались наружу.

Следователь проникся моей безысходностью и, казалось, даже поверил мне.

– Но где тогда орудие убийства, вернее, покушения на самоубийство? – спросил он.

– Не знаю, наверное, не заметили и выбросили в контейнер. Там посмотрите.

– Как я посмотрю? – Следователь опалил меня негодующим взглядом. – Контейнер уже вывезли на свалку.

– Вот же незадача, – огорчился я. – А что написано в истории моей болезни?

– Там написано, – задумчиво произнес следователь, – что рана была нанесена через форменную куртку и майку острым предметом, ножом или лезвием бритвы. Ваша одежда находится у криминалиста на изучении… Вы все же настаиваете на своей версии, Глухов? – перед окончанием допроса спросил следователь.

– Да, мне не в чем обвинять других, – ответил я.

Уже заканчивая допрос, давая мне подписать мои показания, он спросил:

– Вот интересно, Глухов. Вы говорите, что самоубийц не принимает Господь, и не захотели вешаться. А зарезать самого себя вам было не страшно. Это что, не самоубийство?

– Это не я говорил, – ответил я. – Это моя бабушка говорила. Я долго размышлял над ее словами, гражданин следователь. Еще она говорила, что в Писании сказано, что без пролития крови нет прощения греха. Мой грех тяжек – предательство. Я решил пролить свою кровь и умереть прощенным.

Следователь вытаращился на меня и спросил:

– Вы это серьезно сейчас говорите?

– Вполне, – кивнул я и прикрыл глаза.

– Отдыхайте, Глухов, мы еще с вами встретимся, – он поднялся и вышел.

В палату заглянула Светлана.

– Как все прошло? – спросила она, осторожно поправляя подо мной подушку. На меня пахнуло запахом дешевых духов. Я немного приподнял голову и поцеловал ее в вырез платья, в ложбинку между двумя половинками груди. Она отпрянула и покраснела. – Что вы себе позволяете, Глухов? – спросила она.

– Светлана, нам надо образовать пару, – произнес я. – Вы мне нравитесь. Мы оба одиноки…

– Почему вы решили, что я одинока? – Светлана ответила резко и с раздражением.

– Потому что спать с женатым зампотылом колонии – это не ваша судьба. Светлана, бросайте его.

– Откуда?.. – Женщина отшатнулась. – С чего вы взяли?..

– Я сделал предположение, – ответил я. – Он приходил сюда, и вы запирались с ним в процедурной, а санитар все видел и рассказал мне по секрету.

– Сволочь, я его отсюда выкину! – взорвалась гневным выкриком врач. – И вас…

– Остановитесь, Светлана, все нормально, я вас не осуждаю. Предлагаю поменять зама на меня, зека, подумайте.

– Ну знаете, – задохнулась врач и выбежала из палаты.

– Никуда она не денется, – произнесла Шиза. – Хотя и не красотка, но на безрыбье и рак рыба. Она нужна, чтобы выжить. Но будут проблемы с замом по тылу. Он так просто от нее не отстанет…

Следователь прокуратуры, человек проницательный и не склонный к иллюзиям, прекрасно понимал: Глухова хотели убить. Свидетельства о троих заключенных из службы внутреннего порядка словно зловещие нити вели его к замначальнику колонии по безопасности. Этот человек был известен своими темными делами и множеством жалоб в прокуратуру, но доказать что-либо против него не удавалось.

Анатолий Валерианович, человек амбициозный и не привыкший к поражениям, давно метил на должность начальника отдела. Это дело открывало перед ним новые горизонты и обещало стремительное продвижение по службе. Однако осужденный Глухов, упрямый и несгибаемый, отказывался называть виновных в нападении на него. Это усложняло ситуацию, и следователь, задумавшись, решил прибегнуть к крайней мере.

Он решил провести психиатрическую экспертизу Глухова на вменяемость. Угроза провести остаток жизни в психлечебнице должна была сломить осужденного. Одно дело – отбывать срок в колонии, другое – быть запертым среди умалишенных на всю жизнь. И Глухов дал следователю повод. Его обращение к религии, попытки самоубийства – все это указывало на