Время для жизни - taramans

- Ну что же ты делаешь… Перестань же… Сам же говоришь… а-а-а-х… к Лиде идти… а сам… что делаешь?

- Тебе приятно, душа моя?

- А-а-а-а-х… очень, - последнее совсем чуть слышно, - но, Ванечка… не время же сейчас… отпусти.

Косов вздохнул, и сам себя матеря:

- Тут ты права… не время. Ну что – пойдешь?

Лиза, продолжая обнимать его, вздохнула:

- А что делать? Пойду… Только... я же и правда, вчера...

Он прижал палец к ее губам:

- Я думаю... тебе прежде всего самой нужно понять, что тебе важнее - подруга... или малолетний нахал. Думаю, Вы найдете общий язык. Пусть и не сразу.

Она подняла голову и посмотрела ему в глаза:

- Так я же говорила… что…

- С Лидой ты, возможно, была не права. Не поняла ее.

Юбка у нее была… в районе пояса. И даже трусики были приспущены.

«Сам не понял, когда я это… сотворил!».

- Я… я подумаю. Может ты и прав… И вот еще что, нахал… руки вымой. Они сейчас мной так пахнут, что даже мне самой… чувствую я это!

Косов демонстративно поднял руку, поднес к носу и вдохнул:

- А мне очень нравится! Очень!

Лиза покраснела и покрутила пальцем у виска:

- Ты, Ванечка, точно – сумасшедший! Как тот… кобель… за течной сучкой!

— Вот еще что… Я пойду дальше с дровами упражняться. А ты, как вы поговорите, позови ее чайку попить. Где у меня что хранится, ты и так знаешь. Вон… в тумбочке, если нужно, бутылка коньяка початая стоит. Ну… в общем – разберешься! А чтобы Лида не стеснялась, я еще часа два с половиной, а то и три колотиться на улице буду.

К вечеру он так… упиздякался с дровами, что уже и не думал о перипетиях отношений с этими женщинами. Усталость сидела в каждой мышце и хотелось только одного – лечь и полежать спокойно хоть полчасика. А лучше – до утра!

Три дня они валандались с дровами. Три дня тяжкой пахоты, так привычной для любого деревенского мужика. В конце уже Иван даже удивился, когда Мироныч сел на последнюю оставшуюся чурку, поставленную на «попа», и сказал:

- Шабаш, мужики! Отработали!

Потом они еще перебирали дрова в дровянике. Сухие – перенесли ближе ко входу и сложили поленницами, а свежие, сырые – также в поленницы, только вдоль задней стенки этого большого сооружения.

- Иван! У тя есть чё? Ты парень куркулистый, у тя должно быть! – Яков интересуется «за выпить».

- Есть! Как же не быть – к людЯм нужно относиться легше, с понятием! Что ж я – не знаю, что ли? – Иван был вымотан побольше.

«Вроде и физкультурой занимаюсь, и «мышца» есть, и от физического труда не бегаю, и моложе их! А вот мужики сейчас выглядят хоть и усталыми… но вроде и запасец силенок еще есть. Что же я себя так хреновастенько осюсяю?».

Они еще посидели, выпили «постописят», закусывая принесенным Миронычем салом, и груздочками Якова.

- Ты, Яков, вроде осень пережил без особых неприятностей с брюхом-то? – тщательно пережевывая закуску, негромко спросил Мироныч.

- Да так… как-то. Ага… вроде не так мучался. Дак вот жа – этот соплячишка и посоветовал… эту, как ее… диету, вот! А я… как тот дурень – возьми да расскажи своей-то! А она уж… вот ведьма-то где! Одними кашами всю осень меня и потчевала! Я ей грю – мяска пожарь, чё-та давно уж не было! А она – вот кашу жуй, да молочком запивай! Я как тот парасёнак, скоро хрюкать начну! Веришь-нет – два месяца без мяса! Как тот поп в Великий пост!

- Ну так – зато без болей! – не одобрил нападок на Ивана Мироныч.

- Ну… так-та оно – так! – вынужден был согласится Яков.

Еще посидев и покурив, мужики подались по домам.

У них сложилось неплохое взаимопонимание. И работа была поделена удобно для всех. Когда Косов был на месте в клубе – мужикам не нужно было тащиться на дежурство, сторожить. А чего? Иван на месте, всяко пройдет пару раз вечером, посмотрит за порядком, да и ночью – нет-нет, да сбегает в туалет, обозначая присутствие сторожа. И печки протопит, и даже снег – почистит, если его уж не сильно много выпадет! То есть – мужики могли по несколько дней в клубе не появляться. Зато и когда Ивану нужно – он уезжал на несколько дней, вот – как к Фатьме, Яков и Мироныч сами распределялись, кому и сколько работать!

Но у людей глаза все же - есть, и что-то они поняли. В его взаимоотношения с женщинами мужики не вмешивались. Яков лишь иногда фыркал и крутил головой. А Мироныч как-то, покуривая, сказал:

- Ты, Иван, смотри… С этими мадамами… поаккуратнее. Бабенки они все же в селе уважаемые, не подгадь уж им. Чтобы люди-то не знали…

Лиду за эти дни он видел пару раз, мельком. Не единым словом не перемолвились – Ивану было некогда, а женщина, видимо, не горела желанием общаться. Лиза же в клуб не заглядывала. Хотя еще в тот день Иван видел, что и чашки были помыты, и стопарики – тоже. Коньячка даже немного убавилось. Значит – разговор какой-то все же был.

«Чего они там надумали? Да Бог весть! Ладно, что ни делается – все к лучшему!».

На следующий, после завершения ударного труда день, Косова огорошил директор. Илья, придя в комнату, посидел, повздыхал, а потом известил:

- Иван! Я был… в филармонии. Тебе тоже нужно туда заехать. Они переделывают договоры на песни, нужно подписать.

И видя, что Ивану как-то… все равно, добавил:

- Несколько… наших песен отобрали для просмотра в Москву. Понравились они там кому-то.

Косов сидел, штудируя свои конспекты и особого интереса к сказанному – не проявил. Ага – тут нужно каким-то образом индульгенцию получить в стрелковом кружке, чтобы не выпнули за пропуски, да сдать нормы на «Ворошиловского стрелка», пусть и на первую степень.

- Иван! Разве тебе не интересно, что твои песни будут исполнять по радио известные исполнители? Может… и Утесов будет петь, или там… Козин, или Лещенко. Или – Клавдия Шульженко?

- Ну что мне сказать? Будут петь – значит хорошо, не будут – не заплАчу.

-