Время для жизни - 2 - taramans

«М-да… а что ты хотел? Треугольник… он такой! И как я буду выпутываться из этого — даже не представляю! Нет, Варя, похоже, сделала вывод и стала прежней Коневой. Все! Ушла в раковину и хрен тебе больше, а не теплых, сердечных отношений! Теперь еще предстоит с Настей разбираться!».

Концерт продолжался. Калошин и Варя попеременно выходили на сцену, отрабатывали номера.

В перерыве, в гримерке стало сначала шумно, но потом повисшая гнетом атмосфера повлияла и на музыкантов, они притихли, переговаривались негромко и лишь искоса поглядывали с удивлением на Косова, Варю, и старавшегося держаться непринужденно Калошина.

Иван же короткими, небольшими глотками добивал остатки коньяка во фляжке, и постоянно курил.

В окончании концерта вновь Косову «подсудобил» Калошин. Вызвав всех артистов на сцену, заставил подойти к краю, и двинул спич:

— Дорогие друзья! Вот и подошел к концу наш концерт! Мы были рады выступать для вас! Спасибо вам, наши дорогие, такие благодарные и сердечные слушатели! А еще я бы хотел поблагодарить от всех нас, артистов, одного замечательного человека! Человека, благодаря которому стал возможным и этот концерт, и все концерты нашего коллектива вообще! Человека, который и написал все прозвучавшие перед вами песни! Они вам понравились? Ну, конечно же! Как они могут не понравиться?! А уж нам-то они как нравятся! Вот это человек! Это курсант вашего училища — Иван Косов!

Косову, уже переодевшемуся и стоявшему на сцене в форме, было — крайне неловко! Он не знал куда себя деть под взглядами сотен людей! Но — не убежишь же?! А потому оставалось лишь краснеть мордой и играть желваками, подавляя в себе жгучее желание начистить морду одному приятелю!

А Калошин продолжать изливаться елеем:

— Вам должно быть неизвестно, но этим молодым парнем уже написаны более сорока песен! И каких песен?! Эти песни исполняем не только мы! Песни эти звучат по радио, вы слышите их на пластинках. Их исполняет Изабелла Юрьева, их поет Вадим Козин. Они вошли в репертуар многих наших знаменитых певцов и певиц! Мне даже шепнули недавно, что и Леонид Утесов заинтересовался некоторыми песнями Ивана Косова.

«Пиздец! Кино и немцы! Когда же он уже заткнется-то?».

— Вот такой необычный курсант учиться в стенах вашего заведения, друзья мои! Иван! — обратился Калошин к пунцовому от смущения ворюге, — Я хочу поблагодарить тебя! От себя, от Вари Коневой, от всех нас! А также — от лица наших слушателей и поклонников! Спасибо тебе, дорогой!

Калошин порывисто подошел к Ивану, крепко обнял и троекратно расцеловал.

«Хорошо еще, что не в губы!».

Но Косов поспешил — второй его обняла Варенька. И вот она уже — не стеснялась! Впилась в его губы довольно долгим поцелуем, закончив его громкими словами:

— Это лишь то немногое, чем я могу поблагодарить тебя, Ваня!

Зал оживленно гудел, обменивался мнениями, хлопал, улыбался, недоумевал. А Иван, среди всей этой вакханалии, чувствовал, как его буравит взгляд одного человека. И внутренний голос повторял раз за разом: «Шо делать? Шо делать? Как дальше жить-то? Вот что значит — задница горит! Ну, Калошин! Ну, сцука нехорошая! Отблагодарил, мля!».

Потом Калошин постарался чуть успокоить зал:

— Дорогие друзья! Закончить наш концерт мы хотели бы новой песней… конечно же — нашего автора! Песней, которой мы будем заканчивать теперь все наши концерты! Ребята! По местам! Приготовились… И-и-и… раз-два-три!

— Ночью звезды вдаль плывут по синим рекам,

Утром звезды гаснут без следа.

Только песня остается с человеком,

Песня — верный друг твой навсегда…

Пели все вместе — Калошин, Варя, музыканты. У них здорово получалось! Только Косов стоял и чего-то жевал губами, не отойдя еще от такой мощной «подставы», которую ему организовал Игорек Калошин.

Потом… потом в гримерке было много каких-то людей. Им трясли руки, Вареньке их, ручки то есть, целовали; все высказывались, насколько понравился всем концерт. Груздев и Верейкис — тоже здесь были. И руку Ивану — пожали, только уже как-то… без особой радости. А комиссар шепнул на ухо:

— Они завтра уезжают, да? Угу… проводишь их, и сразу в училище! Понятно? Ну вот… значит — понятно. Хорошо.

В машине, на обратном пути, Косов молчал, уставившись в окно. Варя тоже молчала, и в этот раз к попаданцу прижиматься не спешила. Калошин с переднего сидения сначала что-то вещал, а потом — примолк.

— Вань! Ты чего скуксился-то? Замечательно же все прошло! — повернулся он к Косову.

— Мудак ты, Игорь! — буркнул в стекло Косов, — Вот на кой хер ты всю эту клоунаду затеял? Как мне теперь дальше учится?

— Да брось ты! Чего ты такой скромный-то? Ага… незаметным решил быть, да? Ага. Его песни скоро весь Союз петь будет, а он хочет остаться в неизвестности!

— И думать не мог, когда все это начиналось, что все вот так вот… Это ты, Калошин, артист. А я простой человек, курсант пехотного училища. Мне все это — ни к чему, понятно тебе, придурку?

Косов почувствовал, что может сейчас сорваться и впрямь — начистить морду этому… этому…

Варя тоже это почувствовала, потому как немного придвинулась и взяв его за руку, чуть сжала ее. Немного успокоившись, Иван повернулся к ней:

— Ты тоже на меня обижена? — спросил он шепотом, в самое ушко.

— Я? Нет…, - подумав, ответила женщина, — Я же понимаю, что… ты и знать не мог, что мы вот так к тебе заявимся. Да и не было у нас с тобой ничего раньше… О чем я сейчас искренне сожалею. Поэтому — как я могу тебя ревновать? Неприятно немного, конечно… Но… Нет, не ревную. Ты был в своем праве… Только… мне не понятно все же… А как же Кира?

Иван поморщился:

— А что Кира? Там же ничего и не было… симпатия — да, была. С ее стороны. Но… ничего не было, и будет ли — не известно!

— Ну ты… зря! Кира, она хорошая девочка! — сказала удивленному Косову