Братья по крови - Юрий Артемьев

Потом Лёха вколол мне шприц-тюбик промедола и забинтовал ногу прям поверх формы. Тащил на себе меня, мой автомат и разговаривал со мной без остановки. А меня всё время тянуло закрыть глаза и хоть немного поспать. Я даже не понимал, что это от сильной кровопотери. Мне просто хотелось спать, спать, спать… А Лёха всё болтал и болтал.

Оказалось, что мы земляки, хотя и жили в разных районах Москвы. Практически всё, что он мне говорил, пролетало где-то мимо меня. Но он всё говорил и говорил…

«Держись, братишка!» Это он уже мне на прощание сказал, передавая медикам у вертолёта. Я практически не слышал его слов. Но его лицо осталось в памяти. С подтёками грязи на щеках и с улыбкой от уха до уха.

«Держись, братишка!»

* * *

За тот бой у меня медаль «За отвагу». Нога моя зажила. Дослуживал я после госпиталя уже в Союзе. Лёху в армии я больше не встречал. Адресами и фамилиями мы не успели обменяться.

1989 год. Москва

– Лёха! Ты?

Я узнал его сразу, несмотря на то, что он очень изменился за это время. Ну ещё бы… Там-то, в Афгане, все были в форме, да ещё и щедро присыпаны пылью. А тут такой спортивный красавец во всём импортном, да ещё со значком мастера спорта СССР на груди.

– Извини! Не признал. Мы знакомы?

– Я тебя на всю жизнь запомнил и помнить буду. Сашка я. Помнишь, в Панджшере нашу колонну накрыли? А ты меня на себе тащил до медиков.

– Саня? Не узнал, братуха… Богатым будешь!

Мы обнялись, крепко похлопывая друг друга по спине. Афганистан уже был так далёк от нас. Да и последние войска оттуда вывели в феврале этого года.

– Ну, как ты? Как нога?

– Тебе спасибо, что не отрезали тогда. Отлежался в госпитале в Ташкенте. Потом оставшиеся полгода в Союзе дослуживал. А ты как?

– Да я почти сразу дембельнулся тогда, в восемьдесят третьем. Мне за тот бой «Красную Звезду» дали. В аккурат под дембель.

– А мне «За отвагу»…

– «За отвагу» у меня уже была. Ну, как ты тут? Тогда и познакомиться толком не успели.

– Окончил юрфак, сейчас стажёром в милицию устраиваюсь.

– В ГАИ, небось? По блату? – он толкнул меня в плечо.

– Нет. Опером в уголовный розыск.

– На Петровку? В МУР?

– Да нет. Простым опером, в обычном районном отделении. И не по блату.

– А чего к ментам?

– Ну, надо же кому-то это делать…

– Да ну… Брось ты это дело. Там, говорят, сейчас и не платят ни хрена.

– А ты-то как?

– Физкультурный институт. Биатлоном серьёзно занимаюсь. Ты же помнишь, что я не только раненых мотострелков умею вытаскивать с поля боя.

– Да. Если бы не подоспела ваша десантура на вертушках, мы бы…

– Забей! Ерунда всё это… Сам знаешь, мы – русские. На войне своих не бросаем. Пойдём лучше отметим нашу встречу. Знаю тут недалеко неплохое место…

* * *

Попили, поели тогда мы неслабо. И парней погибших помянули как следует. Он своих, я своих. И всех вместе потом…

А после до нас докопалась какая-то пьяная гоп-компания. Ух и порезвились мы с ним тогда от души. Положили всех, кроме тех, кто был поумнее и успел сбежать. По кафе летали столики и стулья. Билась посуда.

Мы тогда с ним вовремя слиняли. Иначе бы нам не поздоровилось. Если бы менты нас приняли, то могли бы и срок намотать. Ну а как же… Все остальные в отрубе лежат. И только мы, как два богатыря. Сильно помятые, слегка побитые, но не побеждённые. И на своих ногах ушли.

Ушли красиво… На соседней улице нам удалось поймать такси и доехать до Курского вокзала, а там уже распрощались и, обменявшись телефонами, разъехались в разные стороны. Москва большая…

1991 год, август. Москва

ГКЧП застал меня на работе. Что там творилось в остальной части Москвы, я толком и не знал тогда. У нас ввели режим «Крепость». Заперлись у себя в отделении и, вооружившись автоматами, сидели по кабинетам. Ждали чего-то. Кто-то спал, кто-то пытался куда-то дозвониться. Связь работала еле-еле. А потом и вовсе телефоны отключились.

Я попил чайку да и завалился спать в обнимку с автоматом. Прямо на полу в кабинете. Мне не привыкать…

Вот так вот и проспали мы развал СССР. А проснулись уже совсем в другой стране, под другим флагом.

1992 год. Москва

Сижу в кабинете. Скучаю. Чаёк попиваю. Я сегодня дежурный опер. А день весёлый – воскресенье. Отдел пуст. Дежурный следователь слинял на обед. Он живёт рядом, питается дома. Повезло…

У меня к чаю пряники каменного века, судя по твёрдости. Но ничего. Зубы молодые… Разгрызу.

Зарплаты в последнее время ни на что не хватает, хотя и выдают её чуть ли не пачками. Зато, если пересчитать в долларах, получится не больше пары зелёных бумажек не самого крупного номинала. Но пока ещё платят в рублях. Три ха-ха… Хотя и задерживают иногда выплаты. И это притом, что я не рядовой и не сержант, а старлей. Вот такая вот хрень… Мы тут на хрен никому не нужны.

А цены такие везде, что даже удивительно, как мы ещё живы. Я реально похудел за пару последних лет. Всё кругом напоминает зарисовки из времён НЭПа на заре советской власти. Жирные купцы нэпманы в наличии. Бандитов сколько угодно. Работяги последний хрен без соли доедают. Зато старики недоедают, старую одежду донашивают, доживают кое-как. Вымирают. Молодежь ворует, колется, нюхает. В последнее время из нашего отдела уволились уже почти треть. В основном семейные. У них своя правда. Детей кормить надо не разговорами о честности и светлом будущем, а реальной едой. У коммерсантов-то платят побольше. А уж если удастся пристроиться куда-нибудь в совместное предприятие, где платят живыми баксами, то это вообще как крупный выигрыш в лотерею.

Те, кто остаётся служить в органах, подрабатывают как могут. Кто-то таксует. Кто-то дежурит, охраняя новых русских коммерсантов в свои выходные.

Взамен уволившихся приходят молодые, голодные и злые. Как раз те, кого призвали в армию ещё при Советском Союзе, а вернулись уже в Российскую Федерацию. Ничего не понимающие в окружающей их жизни, но имеющие жгучее желание получить всё и сразу. На заводах и фабриках не платят, а у нас пока ещё платят