Медведев. Книга 3. Княжество - Гоблин MeXXanik

Морозов пожал плечами, не спуская глаз с дороги:

— Проверить стоит. Иначе скоро нам принесут не только байки про танцы, но и списки пропавших. А потом и веников не хватит, чтобы всех успокоить.

Я кивнул. Дело, конечно, может и в женской фантазии… Но лучше проверить, кто действиетльности водит хороводы в тумане. Особенно если мужское население начнёт массово страдать от «русалочьего досуга».

Морозов вздохнул, не глядя на меня, тихо вздохнул:

— А еще пошли разговоры.

Я повернул к нему голову. Он не спешил продолжать — будто выбирал, с чего начать. Наконец, чуть усмехнувшись, выдал:

— Говорят, князь налоги новые вводит. На варенье, на сбор грибов… и, чтоб два раза не вставать, на колодезную воду.

Я замер, повернувшись к нему всем корпусом.

— Это ещё что за нелепость?

Морозов хмыкнул.

— А вы думали, что фантазия у народа иссякла? Нет. Жива и буйствует. Особенно когда кто-то её подогревает.

— И откуда ж это пошло? — спросил я, уже чувствуя, чьё ухо торчит из кустов.

Воевода, как ни странно, даже не стал юлить:

— От Осипова. Почерк его. Он у нас любит работать не в лоб, а через слухи. Принялся раскачивать общественность. Будто бы вы решили за счёт простого народа поднять княжество. Сначала посеет тревогу, потом тихонько подольёт масла в огонь. А там и до возмущения недалеко.

Я нахмурился.

— Много ли людей в это верят?

Морозов усмехнулся, но лицо у него было мрачным.

— Пока немного. Но когда начнётся строительство в порту — вот тогда и начнут. Потому что людям не объясняли, откуда деньги. А как только видят стройку, то сразу думают: «За чей счет банкет?». И если рядом кто-то шепнёт нужные слова, то поверят в любые россказни. Хоть про налог на воздух.

Я молча смотрел вперёд, чувствуя, как в груди поднимается не злость даже, а обида. Я же стараюсь, делаю для людей. А выходит, что всё можно обернуть против тебя, стоит кому-то захотеть.

Морозов заметил, как я помрачнел, и, чуть сбавив тон, сказал уже мягче:

— Вы не хмурьтесь. Надо действовать. Пригласите к себе репортёра. Не старого какого-то, а живого, местного. Молодого, из тех, кто, также как вы, поглядывает в телефон и не имеет предвзятости к столичным. Пусть задаст вопросы. А вы спокойно расскажите — откуда деньги, кто даёт, что за договор с купцами.

Он перевёл на меня взгляд, чуть прищурился:

— Прессу надо взять себе на вооружение, Николай Арсентьевич. Иначе она сама возьмёт вас да и разберёт на части.

Я молчал. Но слова его запали. В них не было назидания, только забота.

Дорога к поместью показалась долгой. Остаток пути я молчал, глядя, как за окнами авто мелькали деревья, тёмные кроны которых шевелились от ветра, и казалось, будто лес шепчется сам с собой. Звёзды проступали всё ярче. На Северск быстро опускалась ночь, и к поместью мы подъехали уже в темноте. Каменные стены величественно возвышались в полумраке над садом, и фонари у ворот отражались в листьях деревьев, словно светлячки. В окнах первого этажа горел мягкий, приветливый свет. Будто сам дом звал внутрь, точно маяк, обещая укрытие.

Машина въехала на территорию, остановилась у крыльца. Я вышел из салона, глубоко вдохнув запах влажной земли и ночных цветов. В полумраке стрекотали кузнечики, где-то в траве шуршало что-то маленькое и живое, над клумбами парили ночные бабочки. Всё вокруг дышало спокойствием и тишиной.

Морозов догнал меня у ступенек и, будто невзначай, сунул мне в руки веник — тот самый, что мы прикупили заранее.

— Сегодня будет к месту, — заметил он с хитрой усмешкой, будто знал больше, чем собирался сказать.

Я взглянул на веник, потом на него.

— Думаете, Никифор опять будет ворчать?

Морозов покачал головой, понизил голос и ответил почти заговорщически:

— Напротив. Погода хорошая. В доме — спокойно. Все при деле, никто не бунтует. А это как раз и есть лучший момент.

Он сделал паузу, глядя в сторону дома, где в окне мерцал приглушённый свет.

— Дарить гостевушки лучше когда домовой не бурчит и не хлопает дверями, — продолжил он. — А когда доволен. Тогда и подарок с душой примется, и пользы от него будет больше.

Я кивнул, прижимая веник к себе осторожно, почти с уважением. Он пах свежим сеном, сухими травами и каким-то летним затишьем. Тёплым, как хлеб из печи.

— Ну что ж, — сказал я тихо. — Попробуем задобрить старого хранителя.

Я поднялся по ступеням крыльца, открыл дверь и вошёл в дом. Привычный запах сухих трав, дерева и старого камина окутал меня, словно кто-то накинул на плечи тёплый плед. В гостиной горел свет, и у камина за столом уже сидели Вера и Никифор.

Секретарь расположилась в кресле и склонилась над папкой бумаг. Она сосредоточенно что-то помечала на полях ежедневника. На лице отражалась усталость: щёки побледнели, в уголках рта притаилось напряжение, но глаза были внимательными. Брови сведены у переносицы, губы плотно сжаты, рука уверенно двигалась, оставляя на бумаге строчку за строчкой.

Напротив, на низкой табуретке, как почтенный надзиратель, восседал Никифор. Он скрестил руки на груди, будто вот-вот собирался сказать: пятёрка — только если без помарок. В его глазах читалась и строгость, и гордость. Но когда взгляд его упал на лежащий у края стола телефон Веры Романовны, выражение лица домового моментально потяжелело.

Мурзик, что дремал на подоконнике, словно по команде поднял голову. Он заметил, куда смотрит Никифор, вытянулся, соскочил на пол и с поразительной деликатностью прыгнул на стол. Приземлился мягко, как пушистый заговорщик, и сразу метнул заинтересованный взгляд на блестящий прямоугольник.

Вера, не отрываясь от бумаг, протянула руку, забрала телефон и буднично сунула его в карман. Без возмущения, без удивления. Видимо, уже привыкла, что в доме у неё есть конкурент за внимание к технике.

Я же, стоя у входа, успел заметить взгляд белки — хитрый, прищуренный, с явным обещанием: «это ещё не конец». Сдаваться питомец даже не собирался.

Мурзик, устроился на краю стола с видом профессионала занятого важными делами, вроде защиты дома от мобильных телефонов. И вдруг насторожился. Его уши дёрнулись, словно кто-то невидимый произнёс заветные слова: «пришел человек». Он резко повернул голову и посмотрел в мою сторону.

В следующую секунду белка соскочила на пол, пронеслась по ковру и, как пушистая молния, оказалась