Забытая библиотека - Евгений Громов

переплётах: имена богов, языки, утраченную магию, песни народов, что давно исчезли. Но с каждым новым томом росло и понимание цены: книги не просто знали вещи – они запечатывали фрагменты людей. Читая, ты отдавал часть себя, и иногда книга требовала сдачи.

Лорин наблюдал за ней, сидя в нише, где его кора сливалась с колонной. Он говорил мало, но голос его вгонял в разум правила: «Не выноси слово из стен. Не читай вслух запретное. Тот, кто слушает книгу без должной платы, рискует потерять себя». Его слова были не нравоучением, но предупреждением: библиотека сама – живое существо, и она принимает к себе тех, кто готов платить.

Аделина пыталась протестовать. «Я не приму чужие воспоминания, если это будет стоить тех, что мне дороги», – сказала она однажды, касаясь переплёта с именами родителей, что лежал в тёплом углу. Лорин лишь смотрел, и в его взгляде было что-то вечное и усталое: «Память – не монета. Память – плоть. Ты уже отдала часть. И библиотека приняла твой дар. Это выбор».

Первые ночи были посвящены знакомству. Адель узнавала механизмы: как нельзя читать некоторые книги вслух, потому что звук слова можно использовать для изменения мира; как нельзя приносить свитки в город, потому что там слова обретают форму и превращаются в нечто разрушающее для людей.

Глава 3 – Клятва корней

В один из дней знакомства с библиотекой и книгами Аделина узнала от Лорина, что пришло время клятвы. Девушка волновалась, но не подавала виду. Лорин готовил ритуал тихо и тщательно, как древо, плетущее свои кольца под землёй. Он велел Аделине взять с собой только то, что было необходимо: острие деревянной иглы, тонкую ленту из коры и чашу, выточенную из мха и камня. В библиотеке ритуалы не устраивали ради зрелищности – они были способом согласовать плоть человека с плотью места. Ни один звук не должен был нарушить хрупкого баланса между словом и тем, что слово породило.

Когда день близился к завершению и в зала воцарился полумрак, Лорин повёл её в зал корней – помещение, где книги расцветали прямо из земли, где между высокими витринами росли корни и переплетения. На полу была вырезана круглая вязь, в которой переплетались слова на старых языках и узоры, что напоминали годовые кольца деревьев. В центре круга стоял старый том в кожаном переплёте, чьи страницы были почти прозрачны, как дышащая кора. Лорин поставил книгу на пьедестал и на мгновение прикоснулся к ней – его пальцы погрузились в переплёт, будто в мягкую землю. Оттуда поднялся запах – не просто запах, а целый ландшафт воспоминаний: ночи у костра, первый снег над городом, голос, не подходящий к возрасту. Адель узнала те фрагменты – и в то же время не знала, откуда они. «Клятва – не только слово», – сказал Лорин низким голосом. Его кора дрогнула, когда он говорил, и где-то в стенах послышался шелест, словно старые полки вздохнули. «Это контракт между тем, кто хранит, и тем, что хранится. Ты отдашь часть себя библиотеке, и библиотека даст тебе власть защищать знание. Плата обоюдна: библиотека берёт фрагменты памяти, а взамен открывает свои залы и тайны. Ты готова?»

Адель стояла в круге, и свет тома обволакивал её. Внутри неё шевелились воспоминания – не все яркие, не все полные: детские лица, запахи, маленькие радости, горечь и одиночество. Она чувствовала, как эти воспоминания стали внезапно тяжёлыми, и странное успокаивающее чувство ожидания поселилось в душе.

«Я… готова», – голос её звучал ровно, но в нём проскользнула нотка страха. Она знала, что слова Лорина не были пустышкой. Библиотека выбирала хранителя так же, как лес выбирал древа. Это было не просто избрание – это вливание: память входила в переплёт, как река в канаву.

Лорин взял коричную ленту и провёл ею по ладони Аделины, смазывая её пылью из мха. Затем он показал ей иглу – острую, но не для ран: она служила для прокалывания не кожи, а границ между слоями памяти. На лезвии иглы были вырезаны знаки, что напоминали тёмные буквы. «Ты не отдаёшь всё. Никто не отдаёт всего. Но ты отдаёшь то, что библиотека сочтёт нужным, и то, что ты согласна потерять. Это не потеря в пустоте: твои воспоминания станут картой, атласом, что поможет тем, кто будет приходить позже. Они запишутся в книге, чтобы другие могли научиться на них и не повторять старых ошибок».

Она опустила ладонь на отшлифованную поверхность пьедестала. Игла прошла по коже, и вместо крови вырвался тепло-пудровый запах воспоминаний: первая книга, которую она украла из школьной библиотеки; мать, которую она сдерживала, когда та плакала; городская улочка, где её когда‑то преследовал страх. Эти ниточки, скрученные и тонкие, стали прозрачными струями, уходящими в переплёт. Адель чувствовала, как мельчайшие рисунки её жизни растворяются и переплетаются с бумажным миром; не было боли, какой бывает от ножа, но было ощущение опустошения – словно из неё вынули свет и оставили место для слова.

Когда процесс завершился, Лорин произнёс древнее заверение. Громкий и мягкий одновременно голос его обвил зал, и старые книги вздохнули, словно дерево, что расправляет ветви. «Откройся и хрань, – сказал он. – Помни, что не всё, что приходит к нам, должно покидать стены. Помни цену: за каждое слово – своя цена. И знай: когда кто-то желает искажать слово, тебе будет больно. Это сигнал сестринства и судеб. Ты будешь чувствовать это как резь в сердце, как стук старого молотка». Слово «больно» повисло в воздухе, и Адель ощутила пробегом холод по спине. Она не знала, до какой степени это было правдой. Лорин же добавил, не скрывая суровости: «И, если ты откажешься, библиотека сама тебя изгрызёт. Она не терпит слабости, которую можно использовать».

Первое время после ритуала было для Аделины временем странных привыканий. Она просыпалась среди полок и помнила чужие сны; между пролётами она видела вспышки прошлого, которые не были её собственными; в руках её время от времени дрожали страницы, будто в них был осадок чужих судеб. Но самое важное – связь. Она чувствовала, как библиотека становится нервной кожей под её ладонями: если где-то в залах шевельнулась рука, она знала; если чему-то грозило уничтожение, это ощущалось так, как будто в её собственном теле кто-то вбил железный штырь. Это чувство появлялось как тугая боль в груди – не просто физическая, а напоминание о долге.

Вскоре пришла Мири.

Её появление нельзя было назвать внезапным: Мири знала лес