Земский докторъ. Том 6. Тени зимы - Тим Волков

— Хорошая книга. Полезная, — улыбнулась Аглая. — Анна Львовна специально для меня в городской библиотеке взяла! Вот, выписываю… Отдавать ведь скоро! Ты, кушай, кушай, Глаша.

— Да уж, благодарствую! Аглая… ты бы это, всем-то подряд дверь-то не открывала. И в окна бы не сильно выглядывала.

— Что, опять шайка завелась?

— Тю! Завелась? — гостья неожиданно рассмеялась. — Да шайки-то у нас и не переводились! Уезд-то большой, лесов да урочищ много. Налетят на конях, пограбят — и в лес, спрятались! Говорят, и в город набеги делают, и по деревням. По деревням, правда, не особисто.

— Это чего ж это — не особисто?

— Потому как в деревнях-то вместях все — обчеством! — веско пояснила Глафира. — А в город — каждый сам по себе! Никто друг друга не знает. Грабь — не хочу, никто и не затупиться.

— Ой, и в деревнях таких полно! Вон хоть тетка Феклистова, трактирщица, — Аглая махнула рукой. — Андрюшка про нее такого понарассказывал… Ла-адно, зря сплетни сводить не будем! Ох… хорошо хоть, Леонид Сергеевич у нас остался. Бедный Иван Палыч! Вот ведь, надо же так сгинуть, пропасть…

— Да уж, — согласно покивала Глаша. — Даже и могилки нет. Искали-искали мужики… Так и не нашли тело. Да уж наешь там! Река-то… течение! Да еще и дожди шли… Ладно, пойду я, Агаюшка. Поздновато уже, да тебе покой нужен.

Проводив подругу, Аглая вновь уселась за стол. Девушка она была принципиальная, строгая, и, коль уж поставила себе задачу — вечером законспектировать две главы — так уж, кровь из носу…

Перо в чернила… тетрадь…

— … признаками внутренних болезней являются…

Снова стук в окно. Верно, Глафира что-то забыла…

— Посейчас, отворю… — войдя в сени, Аглая взялась за засов… И, вспомнив про шайку, на всякий случай спросила:

— Глаш, ты?

— Это я. Аглая… Открой! — прозвучал из-за двери сиплый мужской голос.

— Кто это я? Погодь-ка…

Юная женщина зашла обратно в избу, сняла со стены отцовски охотничий «Зауэр» и загнала в ствол загодя снаряженный патрон с волчьей дробью! Многие так и сейчас делали — времена смутные, милиция пока еще разберется…

— Так — кто?

— Алексей…

— Что еще за Алексей…

Аглая все же отворила засов.

Перед ней стоял небритый мужчина лет тридцати в шинели со споротыми погонами и в офицерской фуражке без кокарды. Исхудавшее лицо, пронзительный взгляд… усики… И улыбка! Знакомая такая улыбка… прям — рот до ушей!

Женщина выронила из рук ружье и, схватившись за живот, тяжело опустилась на ступеньку:

— Господи… Алексей! Вернулся!

— Ну-ну, Аглаюшка… не плачь! Все с тобой в порядке?

Да, это был законный супруг Аглаи Федоровны, бывший поручик и бывший штабс-капитан, Алексей Николаевич Гробовский собственною персоною!

— Давай-ка в избу… Поднимайся… Ага-а…

— Сейчас матушку разбужу! Стол накроем…

— Не-не-не! Не надо никого будить! — шепотом предупредил Гробовский. — И свет в избе зажигать не надо. И ты, милая, смотри, не проговорись. Пока все — в тайности! Времена нынче, сама знаешь, какие.

Они сели пить чай, и долго — почти до утра — говорили. Алексей Николаевич скупо рассказывал про войну, про фронтовую разведку, об отравляющих газах и о том, как бежали от немцев под Ригой.

— А все потому, что в армии-то бардак, помяни мое слово! — допивая чай, Гробовский свернул глазам. — Повсюду солдатские комитеты, офицеров никто не слушает… Ну, как так можно воевать? Никак. Правда, у Краснова, слышал, ввели все же смертную казнь…

Встав из-за стола, Алексей Николаевич подошел к висевшей на гвозде шинели и обернулся:

— Милая… ножницы у тебя найдутся?

— Ну, вот…

— Давай…

Послышался звук распарываемой ткани… И гость, подмигнув жене, высыпал прямом на стол… золотые монеты! Дюжины две, уж никак не меньше…

— Господи… Что это? — ахнула супруга.

— Трофей, — скупо пояснил Гробовский. — Каждая монета — двадцать марок. Золотом! Видишь, профиль Вильгельма Второго? Тут и подписано: «Вильгельм, Дойчланд кайзер, кениг фон Пруссия». Это тебе — спрячь! Мало, ли — что как…

— Ох, Алексей… — убрав монеты, Аглая хмыкнула и улыбнулась. — Да что это золото? Все хорошо будет! Ты — жив, я… мы вместе… Говорят, в милицию, вон, пристава нашего с урядником взяли!

— Как взяли? Арестовали?

— Да нет! Пригласили на службу. Начальника-то у них, Петракова, недавно убили…

— Петракова убили? Черт! — с сожалением бросил Алексей Николаевич.

— А им Иван Палыч помог!

— Вот-вот, надо бы мне с ним…

Аглая покусала губу:

— Алексей… Нет у нас Ивана Палыча больше. Пропал. Утонул… Сгинул.

* * *

Искусный гравер (и по совместительству — тайный полицейский агент) господин Везенцев имел много имен. Александр Петрович, Андрей Прокофьевич, и даже Апполинарий Поликарпович — и это еще не все! Как бы то ни было, но все имена его вполне соответствовали висевшей на двери квартиры латунной табличке — «А. П. Везенцевъ, мастеръ-граверъ». Табличку эту благополучно украли еще в первые дни Февраля, да Бог с ней! Новую табличку гражданин Везенцев вешать не стал, а просто на неопределенное время затаился, лишь иногда занимаясь кое-каким делами. Когда очень уж просили старые знакомые, время от времени выныривавшие из той, прошлой, жизни, когда тайным агентам очень даже неплохо платили. Теми деньгами, за которые еще можно было много чего купить.

Внешне Везенцев ничуть не изменился — да со дня падения царизма еще и года не прошло! Все тот же старичок с венчиком седых волос и остроконечной бородкой. Небольшого росточка, юркий и подвижный, как ртуть.

Сейчас, к слову сказать, гравер был занят — некий аптекарь кое-что попросил. Ну, устал человек жить в смутное время — захотел в Америку. Понадобились документы…

— Так-так… А здесь мы немножечко штихелем… ага-с… — сидя за рабочим столом, Везенцев увлеченно ковырялся с матрицей.

Однако, это вовсе не значило, что он не слышал и не видел вокруг себя ничего! Скорее, даже наоборот…

Вот и сейчас, услыхав какой-то подозрительный шорох в парадном, старичок насторожился. Прислушался и, сняв со лба специальную лупу, осторожно, в тапочках, подошел к двери…

Кто-то пытался позвонить… крутил бесполезную вертушку… Ага, вот и постучал!

Раздумывая, Везенцев покусал губу… Слева от двери, под обоями, был устроен тайник с револьвером. Вытащить оружие можно было в любой момент…