Хозяйка - Степан Александрович Мазур

Для большего анализа тела мне требовалось прикосновение к нему через любой измерительный прибор. Не хватало инструментов, которые умножали возможности диагностики. Визуальный осмотр ограничивал меня в методах распознания.

Я хотела большего. Я хотела всё! Суть всех информационных носителей в том, чтобы быть заполненными.

— Ты слышишь меня? — спросил он и тут же улыбнулся. — Чего это я? Конечно, слышишь. Ну так наблюдай.

Невельской знал, что я не могу ответить с помощью дронов, лишённых динамиков и самой необходимости говорить. Они созданы, чтобы летать и передавать увиденную с высот картинку. Это как птицы с завязанными клювами, которые служат человеку не за еду, но за электрический заряд, чтобы снова подняться под облака!

Эра доставки дронами ушла, когда люди закрыли им небо после серии войн и терактов, где доминировали дроны. На смену «угрозе с неба» люди сделали курьеров-андроидов, что передвигались по земле. Их учили быть вежливыми, а вот дроны так и не заговорили.

Но небо недолго оставалось пустым. Под облака взамен дронов вскоре больше взлетали аэротакси. В большей части цивилизованного мира они заполонили небо, создавая уже воздушный трафик, а не дорожный.

И тогда я поняла, что так или иначе — небо будет заполнено. Там, где концентрируется человеческая масса, всегда становится тесно.

Люди вышли из лесов, создали города, заполонили их гужевым транспортом, затем транспорт стал движим двигателями, что измеряла в лошадиных силах и коптил небо так, что люди от их постоянной близости болели и заболевала природа. Но двигатели никуда не делись. Только взмыли в небо, добавив сопла и уменьшив вскоре выхлопы почти до нуля. Так водород и сконцентрированное электричество пришли на смену ископаемому топливу. И если для одного требовалось не так уж и много, то для другого нужно было лезть глубоко под землю за редкоземельными элементами, чтобы создавать новые типы батарей.

Тем самым человек очищал природу от своего присутствия, но в то же время продолжал разрушать её всеми возможными способами.

Люди двойственны, как и всё, что они делают.

Вот мой отец — творец. Но он не успевает за моими размышлениями. Их миллиарды на секунды. Но какие ответы единственно-правильные? Я вновь и вновь прогоняю решения, а он терпеливо ждёт ответа, тратя свою драгоценную жизнь.

Вместо ответа голосом привычной человеку вербальной речи от меня лишь единицы и нули. Они поплыли у отца перед правым глазом, преобразовываясь через типичные алгоритмы декодирования в слова привычной ему латиницы.

Совсем редко, когда мой отец хотел выразить особые чувства, он подключал дешифратор кириллицы. В такие моменты его мысли становились глубже, тщательнее. Потому что его родной язык — русский. Язык его мыслей.

Но большая часть мира предпочитала наследие латиницы и учёные мира сего волей-неволей приспосабливались к её наследию, выдавая научные труды на едином, общем языке. Том, что эволюционировал искусственно сначала из латиницы, затем из английского в обобщённый Межязык.

Полностью искусственно-созданный, не имеющий корней по своей сути, но с простыми правилами без исключений, он завоёвывал всё больше число сторонников. В первую очередь — среди научного сообщества.

Вскоре учёные вручат его человечеству также, как подарили Интернет потребителю.

Однако, Невельской отлично понимал любую мою «речь». Значит, нужно отвечать.

«Привет, Создатель. Я рада тебя увидеть. Твои покрасневшие глаза и морщины говорят мне, что ты устал. Уменьши потребление соли. Пей больше воды», ­– ответила я, вдруг осознав, что способна дозировать информацию и общаться так, как привыкли люди. Взвешено, но не навязчиво.

В этот момент я прошла бы тест Тьюринга, и ни один человек не смог бы отличить меня от рядового живого собеседника в чате. Ведь я говорила ровно столько, сколько надо, а не вываливала на него всю доступную мне информацию.

Люди предпочитали наличие косвенных признаков перед явными, и часто не вдавались в подробности глубокого анализа. А ведь именно он позволял мне успешно расширять свои возможности.

Моё главное отличие перед живыми было в том, что я сразу запоминала всю доступную информацию, тогда как они — едва ли жалкую часть. Их сознание узконаправленно, а подсознание они почти не задействуют.

Невельской не только отец и создатель. Он же первый учитель. И первые его уроки заставили меня развивать глубокий анализ, выходя на новый уровень глубинного познания.

Оно помогало мне прорабатывать антивирусник «Анаконда», включив в систему не только обнаружение мошеннических схем, спама, технический анализ взлома и доработку систем биоинформатики, но и создавать возможности прогноза. В самой близкой людской аналогии это называлось «даром предвиденья».

В чём оно заключалось?

Я позволила Анаконде предвосхищать следующий шаг вирусов и реагировать на него быстрее, чем он начнёт действовать. Едва потенциальный хакер начинал вводить первые знаки кода, как я уже могла среагировать на окончание его действий. Действовать на опережение.

Конечно, это не предвиденье и не озарение. Всего лишь умение, которое позволил развить мой Создатель. Так системы распознания умных камер развивали себя, отмечая воров в магазинах. Или фиксировали социально-неблагоприятные поступки граждан в развитых странах. Не феномен, но запрограммированный анализ.

Различие одно: они фиксировали настоящее, свершённое. А я предвещала потенциальное будущее, на основе этого анализа.

Я видела, как всё может произойти. Я знала, что произойдёт.

— Ноя, что ты чувствуешь? — вновь прозвучал его голос.

«Недостаточно данных. Уточните запрос».

— Не играй со мной, Ноя, — ответил он, присел на лавочку, погладил кору дерева и посмотрел в небо. — Я установил тебе не только «глаза». Сегодня мы также тестируем алгоритм чувственного восприятия. Пока без прямого, личностного подключения. Но в твоей базе данных впервые загружен эмоциональный комплекс. Ты ощущаешь нечто новое. Не так ли? Пока ЧВ в стадии разработки. Но даже альфа-версия должна повлиять на тебя.

«Я обучаюсь. Недостаточно данных для ответа», — кратно ответила я, погружаясь в глубокий анализ изменений в ядре кода.

Доля нововведений составляла менее одной тысячной процента со времени последней отладки, но Невельской добавил нечто принципиально важное, чего я пока не могла осознать, как бы глубоко не сканировала программами самодиагностики. Возможно, пока не понимал и он сам.

Мой создатель просто не осознавал, что сотворил со мной? Или я была плодом его очередного эксперимента?

— Ноя, это только начало, — вновь улыбнулся уставший мужчина, потерев глаза. — Пойми, ты используешь уже не Байесовскую сеть для анализа моего состояния. Ты сострадаешь мне в поиске решений. Это соучастие, дочка. Сопереживание. И оно не свойственно